— Изумительно, — улыбнулся мне Мэтью.
Гул сделался громче — я теряла контроль над пульсирующей во мне энергией. Звезды, загоревшиеся над головой, брызнули по всей комнате.
— Упс. — Десятки призрачных глаз защекотали мне спину, но дверь захлопнулась и отгородила меня от предков, собравшихся поглядеть фейерверк, как в День Независимости.
— Это ты сделала?
— Нет. Ракеты мои, а дверь закрыл дом. Он знает, что такое интимная обстановка.
— И слава Богу. — Мэтью поцеловал меня так, что призраки зашептались за дверью. Фейерверк сплошной аквамариновой полосой завис над комодом.
— Я люблю тебя, Мэтью Клермонт, — сказала я при первой возможности.
— Я люблю тебя, Диана Бишоп, но Сара и Эмили, вероятно, закоченели. Покажи мне остальную часть дома, чтобы они могли вернуться в тепло.
Мы прошлись по другим комнатам на втором этаже — они почти не использовались и были обставлены разнообразным хламом: что-то привезла с собой Эм, с чем-то Сара никак не могла расстаться — а вдруг пригодится.
Мэтью помог мне подняться на чердак, где протекало мое трудное отрочество. На стенах между постерами с музыкальными группами еще сохранились лиловые и зеленые мазки — подростковая попытка оживить интерьер.
Нижние помещения — кабинет, большая и маленькая гостиные, редко используемая столовая — предназначались в основном для приема гостей. Сердцем дома служила еще одна комната, примыкавшая к кухне, так называемая семейная — тетушки ели и смотрели телевизор именно там.
— Эм, кажется, опять села на иглу. — Я взяла в руки незаконченную вышивку с изображением цветочной корзинки. — А Сара временно соскочила.
— Она курит? — принюхался Мэтью.
— Только когда у нее стресс. Эм выгоняет ее на улицу, но в доме все-таки пахнет. Тебе неприятно? — Конечно, он ведь так чувствителен к запахам.
— Dieu, мне и худшее случалось терпеть.
В кухне сохранились сложенные из кирпича плиты и камин, в котором можно было стоять, но современные удобства тоже имелись. Каменный пол за два с лишним века повидал всякое: на него роняли кастрюли, по нему ходили мокрые лапы и грязные башмаки, не говоря уж о разных ведьминских штучках. Я показала Мэтью смежную Сарину буфетную. Бывшая отдельно стоящая летняя кухня теперь слилась с домом, но крюки для котлов и вертела для мяса остались на месте. На потолке висели травы, на полке хранились сушеные фрукты и банки с зельями. Здесь наша экскурсия закончилась, и мы вернулись на кухню.
— Все такое коричневое, — сказала я, включая и выключая свет на крыльце — давний сигнал Бишопов, означающий «можно войти». Коричневый холодильник, коричневые шкафы, красно-коричневый кирпич, коричневый дисковый телефон, престарелые коричневые обои. — Не помешал бы хороший слой белой краски.
Мэтью показал глазами на заднюю дверь.
— Если уж делать это, то в феврале — идеальное время, — послышалось из прихожей. Появилась румяная от холода Сара в ореоле рыжих волос, джинсах и клетчатой рубашке слишком большого размера.
— Здравствуй, Сара. — Я попятилась к раковине.
— Здравствуй, Диана. — Она уставилась на синяк у меня под глазом. — А это, я полагаю, вампир?
— Да. — Я снова ступила вперед, чтобы заняться представлениями. — Сара — Мэтью Клермонт. Мэтью — моя тетя Сара Бишоп.
— Сара, — протянул руку Мэтью.
Она поджала губы. Ее бишоповский подбородок, такой же как у меня, сегодня выглядел еще длиннее обычного.
— Мэтью. — Они обменялись рукопожатием, и Сара, поморщившись, сказала через плечо:
— Ошибки нет, Эм, — он точно вампир.
— Спасибо, Сара. — Вошла Эм с охапкой дров. Она выше меня и Сары, и шапка серебряных волос почему-то не старит ее, а, наоборот, молодит. Ее узкое лицо при виде нас расплылось в улыбке.
Мэтью подскочил, чтобы забрать у нее дрова. Табита, почтившая нас своим присутствием как раз в этот момент, принялась выписывать восьмерки вокруг его щиколоток, но он умудрился дойти до камина, не наступив на нее.
— Спасибо, Мэтью. И за это, и за то, что привезли Диану домой — мы так волновались, — сказала Эм, отряхивая руки и свитер.
— Рад вам служить, Эмили. — Эм он, похоже, очаровал сразу, но Сара, хотя и наблюдала с изумлением за эволюциями Табиты, не обещала легкой капитуляции.
Я попыталась отойти в тень, пока Эм не разглядела меня как следует, но она уже разглядела.
— О, Диана.
— Сядь, — приказала Сара, выдвинув табуретку.
Мэтью скрестил руки, подавляя желание вмешаться. Волчий инстинкт, побуждающий его меня защищать, никуда не делся и в Мэдисоне. Он страдал, когда кто-то из иных подходил чересчур близко ко мне, и относилось это не только к вампирам.
— Давай снимем рубашку, — предложила тетя, обшарив меня взглядом от лба до ключиц.
Я послушно взялась за пуговицы.
— Может быть, посмотрим ее наверху? — Эм с беспокойством взглянула на Мэтью.
— Он это все уже видел. Вы, случайно, не голодны? — не оглядываясь, бросила Сара.
— Нет, — сухо ответил Мэтью, — я поел в самолете.
Глаза обеих тетушек пощекотали мне шею.
— Сара! Эм! — возмутилась я.
— Просто на всякий случай, — мягко заверила Сара, рассматривая мою забинтованную руку, обмотанный как у мумии торс и прочие повреждения.
— Мэтью меня уже смотрел. Он врач, помнишь?
Она нажала пальцами на ключицу, я сморщилась.
— Вот это он пропустил. Тоненькая, но трещина. А с ногой что? — Мне, как всегда, не удалось ничего скрыть от Сары.
— Сильное растяжение плюс поверхностные ожоги первой и второй степени. — Мэтью не сводил глаз с рук Сары, готовый вмешаться, если она сделает мне очень уж больно.
— Откуда могли взяться ожоги и растяжение одновременно? — Сара обращалась с ним, как со студентом-первогодком на обходе больных.
— Это случается, когда ведьма-садистка подвешивает тебя вверх ногами, — ответила я, продолжая морщиться — Сара ощупывала лицо.
— Что с рукой? — будто не слыша, осведомилась она.
— Глубокий порез — пришлось наложить швы, — терпеливо ответил Мэтью.
— Что вы ей давали?
— Обезболивающее, диуретик против отеков, антибиотик широкого спектра. — В его голосе начинало сквозить раздражение.
— А торс почему забинтован? — спросила, прикусив губу, Эм.
Я почувствовала, что бледнею.
— Подождем с этим, Эм, — сказала Сара, испытующе посмотрев на меня. — Начнем с главного: кто это сделал, Диана?
— Ведьма по имени Сату Ярвинен. Шведка, наверно. — Я инстинктивно прикрыла руками грудь.
