— Где же она?
— Вижу, твое терпение на исходе. — Мэтью снял с полки небольшую книжку в черном тисненом переплете и подал мне.
Я стала шарить глазами, ища плюшевое гнездо для чтения.
— Открывай смело, она не рассыплется, — засмеялся мой гид.
Привыкнув относиться к таким книгам как к бесценным редкостям, я слегка приоткрыла томик. Меня встретил взрыв ярких красок, позолоты и серебра.
— Ох. — Знакомые мне экземпляры «Восходящей Авроры» были далеко не столь великолепны. — Прелесть какая. Известно, кто ее иллюстрировал?
— Женщина, которую звали Бурго Ле Нуар. Пользовалась большой популярностью в Париже середины четырнадцатого века. — Мэтью взял у меня книгу и раскрыл полностью. — Вот, посмотри.
Первая иллюстрация изображала королеву, стоящую на пригорке. Под ее широко раскинутым плащом укрывались семеро малорослых созданий. Орнаментом служили вьющиеся лозы с раскрывающимися бутонами и птицами на ветвях. Платье королевы, шитое золотом, сверкало на алом фоне. В самом низу страницы был нарисован щит, а на нем чернью и серебром — герб. Сидящий на щите мужчина в черной мантии смотрел на королеву, с мольбой простирая к ней руки.
— Этому никто не поверит. Неизвестный экземпляр Авроры, иллюстрированный женщиной? Я даже сослаться на него не смогу.
— Я одолжу его на год библиотеке Бейнеке, если это тебе поможет. Анонимно, само собой. Эксперты припишут рисунки отцу Бурго, но в действительности это ее работа. У нас должна быть купчая на эту книгу… надо спросить Изабо, где лежат вещи Годфри.
— Годфри? — Я рассматривала герб, где змея с хвостом во рту окружала кольцом цветок лилии.
— Мой брат, — сразу помрачнел Мэтью. — Погиб в 1668 году на одной из проклятых войн Людовика XIV. — Он осторожно закрыл книгу и положил на стол. — Потом заберу ее в кабинет, и ты посмотришь как следует. По утрам Изабо читает в библиотеке газеты, но в остальное время здесь пусто. Можешь рыться на полках сколько вздумается.
Он провел меня через салон в большой холл, поставил у китайской чаши и показал галерею для менестрелей, люк, через который выходил дым до изобретения каминов и труб, а также дверь на сторожевую башню. Подъем мы отложили на завтра.
Цокольный этаж представлял собой лабиринт кладовых, винных погребов, кухонь, людских и буфетных. Откуда-то, по локоть в муке, вышла Марта и вручила мне свежевыпеченный рогалик. Пока я его жевала, Мэтью рассказывал, в которых из помещений прежде хранили зерно, подвешивали оленьи туши и делали сыр.
— Но вампиры же ничего этого не едят, — заикнулась я.
— Зато наши арендаторы ели. Марта любит готовить.
Я, в восторге от рогалика и омлета, пообещала обеспечить ее работой.
По дороге сюда мы спустились на целый марш, но в огород вышли, не поднимаясь по лестнице. На грядках, прямиком из шестнадцатого столетия, росли травы и овощи. Бордюром служили розовые кусты, но заинтриговавший меня запах исходил не от них. Я направилась к низкой постройке неподалеку.
— Осторожно, Бальтазар кусается, — предупредил Мэтью, поспешая за мной.
— Который из них Бальтазар?
Мэтью вошел следом за мной в конюшню.
— Тот самый, который об тебя чешется. — Это относилось к огромному жеребцу, а мастиф с волкодавом тем временем обнюхивали мне ноги.
— Меня не укусит. — Першерон, нагнув голову, терся ушами о мою ляжку. — А кто эти джентльмены? — Я потрепала волкодава по шее, предоставив мастифу облизывать мою руку.
— Тот, кого ты гладишь — Фаллон, другой — Гектор. — Мэтью щелкнул пальцами. Собаки тут же подбежали к нему и уселись, ожидая дальнейших распоряжений. — Ты бы отошла от коня.
— Почему? Он такой милый. — Бальтазар в знак согласия топнул и заложил одно ухо назад, высокомерно глядя на Мэтью.
Когда летит на пламя мотылек,
Он о своем конце не помышляет,
— продекламировал тот. — Когда ему делается скучно, он перестает быть милым. Отойди, пожалуйста, пока он не разнес свой денник в щепки.
— Твой хозяин так нервничает, что читает стихи безумного итальянского клирика. Завтра принесу тебе что-нибудь вкусное. — Я чмокнула Бальтазара в нос. Он заржал, нетерпеливо перебирая копытами.
— Ты знаешь, кто автор? — искренне удивился Мэтью.
— Джордано Бруно.
Когда олень от жажды изнемог,
Спеша к ручью, он о стреле не знает;
Когда сквозь лес бредет единорог,
Петли аркана он не примечает.
[40]
— Тебе знакомы труды Ноланца? — Знаменитый мистик шестнадцатого века именовал себя именно так.
Неужели Мэтью и его знал? Он, похоже, водился со всеми чудаками, которые когда-либо жили на свете.
— Он был последователем Коперника. История науки — моя специальность, а вот тебе его работы откуда известны?
— Читал, — уклончиво сказал Мэтью.
— Ты знал его! — заявила я прокурорским тоном. — Он что, был демоном?
— И, боюсь, из тех, что слишком часто переходят грань между безумством и гениальностью.
— Я должна была догадаться. Он верил во внеземные цивилизации и проклинал инквизиторов по пути на костер.
— И хорошо понимал, что такое желание.
— «Желание шпорит, страх уздой берет». Он фигурировал в твоем эссе для колледжа Всех Святых?
— Отчасти. — Мэтью сжал губы. — Пойдем-ка отсюда. О философии поговорим в другой раз.
Я вспомнила еще кое-что. Бруно писал о Диане — богине Диане.
— Бальтазар, как-никак, не пони. — Мэтью взял меня за локоть и увлек прочь.
— Я вижу, но вполне могла бы с ним справиться. — «Аврора» и итальянский философ мигом забылись при мысли о таком приключении.
— Ты и верхом ездишь? — Мэтью не переставал удивляться мне.
— Я выросла, можно сказать, в деревне и езжу с детства. Выездка, барьеры и все такое. — Скачка на лошади еще больше напоминает полет, чем гребля.
— У нас есть другие лошади. Бальтазара оставь в покое, — решительно сказал Мэтью.
Это мне награда за Францию — с лошадьми я даже Изабо как-нибудь вытерплю.
Мэтью повел меня к другому концу конюшни, где стояли еще шесть великолепных животных. Два крупных, почти с Бальтазара, черных коня, округлая рыжая кобылка, гнедой мерин и двое серых андалусиек с крутыми шеями и большими копытами. Одна из них подошла к двери стойла посмотреть, что происходит в ее владениях.
— Нар Ракаса, Огненная Плясунья, — сказал Мэтью, поглаживая ей морду. — Мы ее зовем просто Ракасой. Отличный скакун, только с норовом. Вы должны хорошо поладить.
