Странно. Покуда всё это не было облечено в слова – казалось очевидным и ясным. А став словами, оказалось мальчишеской глупостью. Самой настоящей. Тявканьем лысопузого косолапого щена.
Снова вспомнилось тело кузнеца – тело взрослого мужчины без шрамов. Сыновья воинов первыми обзаводятся в отрочестве. Прав отец, жизнь селян – совсем другая жизнь… и не зря, наверно, там, в Хотегоще, Истома, Образец и Крут, когда привезли из Колтеска Дануту, сестрёнку злосчастного Незды, поселили её не в городце, а в укромной веске. А ведь, казалось бы, где безопасней, чем в Хотегоще, за всеми его засеками и заставами… Вот, значит, отчего.
Дануте, к слову, рассказали, что Незда погиб, когда дрались с хазарами. Пусть уж так брата помнит…
Отец между тем смотрел на него уже не так жёстко и холодно, как в начале разговора.
– Ты думал, женятся из-за любви и ради счастья, так? – негромко спросил он.
– А… разве нет?
Вождь Ижеслав со вздохом покачал волчьим колпаком.
– Женятся не ради любви. И не ради счастья. Все хотят этого – как все хотят жить. Воин, который не хочет жить – не слишком хороший воин. Но тот, для которого выжить в битве – главное, не воин вовсе. Так и там, где женятся ради счастья, ради любви – там нет семьи. Так рабы сходятся друг с дружкой – им это легко, у них нет рода, им не за кого отвечать. Пока хорошо вместе – они рядом. Потом разбегаются.
– Но я…
– Но ты всегда будешь любить её. До самой смерти, – закончил за Мечеслава вождь. – Человека, которого впервые увидел вчера и, увидев, не понял, что это девка, а не парень. Человека, живущего другими делами, другими думами. Совсем другими. Ты только вчера услышал о том, чем живёт её семья, что железо родится в болотах, и о том, как жгут угли. А она ничего не знает о том, чем живём мы. Ты правда в это веришь, сын?
Мечеслав стоял, опустив голову, и, казалось, разглядывал завязки на пошевнях.
– Отец… а ради чего тогда?
– Все по-разному, сын. Но в общем – каждый ради того, ради чего и вообще живёт. Ради чего воюет воин, торгует купец, пашет селянин. Ради того и женятся. Мы – ради чести, силы и жизни рода.
– Разреши спросить, отец…
– Про меня и твою мать? – усмехнулся в густые усы вождь Ижеслав.
Мечеслав только кивнул, уже не поражаясь всезнанию отца. Слишком многое сейчас крутилось в голове.
– Нам повезло, – кратко ответил вождь. – Как мне повезло выжить во всех битвах. Да и не один раз повезло… есть ведь ещё и Добронега, жена моего погибшего брата, которую мне пришлось взять себе, потому что она кормила ребёнка и не могла вместе с мужем лечь на костёр. И Перемила, на которой я женился, чтобы заключить союз с её отцом и братьями.
Мечеслав кивнул. «Матушка Перемила», младшая жена отца, появившаяся в городце недавно, была годом-двумя старше его самого, и хотя уже родила малыша, но до сих пор держалась диковато, ни с кем особо не говорила и смотрела в землю.
– Так вот, мне второй раз повезло – я люблю больше всех твою мать. Было бы тяжело полюбить младшую – и всю жизнь заставлять любимую меньшицу кланяться нелюбимой большухе и величать её матушкой. Бывает и так.
Это уже Мечеслав не слишком слушал.
– Но тогда… тогда выходит, я соблазнил её, а жениться не стану? Это… это кто ж я тогда?!
Ижеслав вдруг улыбнулся:
– Начинаешь думать головой. Хотя и чуть запоздало. Не отчаивайся сильно из-за этого. Если ты не заметил – у многих парней есть наложницы в селах. И не думай, что это просто. Наложница – не только тёплая постель и всегда готовый стол. За наложницу ты в ответе – почти как за жену. Больше того, всё село, в котором живёт наложница – под рукой воина, который к ней ездит. Мужчина должен защищать дом своей женщины, даже если она не ровня ему. И заботиться о ней. Поэтому, кстати, лучше заводить наложниц в селах подальше от городов и дорог и поближе к лесным убежищам.
Лицо вождя вдруг снова стало суровым.
– Брат моего прадеда ещё тогда, до Ольга Освободителя, стал ездить к селянке. А село стояло у большой дороги. Нашёлся… какой-то выродок. Донёс хазарам. От неё потребовали, чтобы помогла его схватить. Сказали, что будут убивать на её глазах детей из села. Она согласилась – а потом удавилась в клети. Село сожгли. Уцелел только её младший братишка – он сидел на иве за двором, в густой листве хазары его не приметили. Прадедов брат с дружиной приехал слишком поздно. Карателей они нагнали – тогда мытари не сидели по нашим городам, да и не было у нас городов после Бадеевой рати, а приезжали за данью из Казари – и вырезали. А потом брат прадеда кинулся на нож. Потому что не суметь защитить свою женщину, кем бы она ни была, – бесчестье.
Перед широко распахнувшимися глазами Мечеслава вдруг встало как наяву – пылающая кузня, звезднолобый кольчужник, ухвативший Живко за русые волосы одной лапой, а другою держащий у горла посеревшего мальца кривой клинок, и полные смертного ужаса глаза Бажеры…
После такого и впрямь – только на нож.
Глянувший в лицо сына вождь Ижеслав хлопнул его по плечу.
– Не бледней так, парень. Твоя-то весь – ну чего моргаешь? Твоя теперь… от дорог далеко, с болотом рядом. А скажу я тебе, сын, вот что – съезди-ка к ней ещё раз. Спроси, чего она сама хочет. А уж потом думай и решай.
С этими словами вождь Ижеслав развернулся к сыну укрытой плащом спиной и зашагал обратно на стрельбище.
Руда ткнулся мордой в бедро молодого господина и поднял на его лицо вопрошающий взгляд. Ещё недавно хозяин лучился заразительным весельем, от которого тянуло прыгать вокруг и громко лаять, а сейчас от него веяло такой смурой – будто вот-вот завоет.
– Эх-х, Руда… – Мечеслав, присев на корточки, потрепал верного друга по мохнатому загривку. – Как вашему брату просто на свете живётся – аж завидно…
Поневоле стало смешно от собственных слов. Псу позавидовал, ага… ну и кто ж ты после этого, как не щенок? Вот ещё вчера утром казалось, что знаешь в этом мире всё. Ну… так, может, пустяков каких ещё не разузнал – так времени-то впереди… А теперь чувствуешь себя именно что щенком, только что разлепившим глаза. Столько, оказывается, незнакомого и непонятного в мире, дух захватывает. А ещё на шее нежданно-негаданно целая весь очутилась – поскрипел, называется, полатями. И самое главное – появилась на свете женщина, которая дороже всего этого света – а назвать её женою и ввести в свой дом нельзя. Хоть заботиться о ней и защищать её нужно – и то хлеб, всё не налётчиком-насильником себя чувствуешь. Ууу, как же непросто-то всё… Мечеслав взъерошил остриженные в кружок волосы.
Руда с тревогой вскочил и уставился на господина. Ну вот и завыл. Огромный пёс по-щенячьи взтявкнул и тоненько заскулил, изо всех сил стараясь показать, как он сочувствует хозяину и разделяет его горе.
– Перестань, – приказал хозяин, поднимаясь на ноги. – Пошли, что ли…
