А это что? Мечеслав спрыгнул с седла и подошёл к опушке.
Кто-то пытался убежать в лес. Смятая трава не везде ещё разогнулась. Листья на кустах сорваны – след падения и попыток отбиться от нагнавших. Русые волосы, зацепившиеся за сучок. Бурые пятна на зелени – кровь. Беглую ударили до крови. Но не убили, или на берегу лежало бы телом больше. Назад волокли – но не до конца. Вот здесь поставили на ноги и пнули к остальным.
Что-то вдруг блеснуло у помятых кустов – Мечеслав быстро вернулся и поднял из травы семипалое височное колечко.
Ошибиться было нельзя. Он узнал не просто кольцо, даже не узор на нём, хоть в знакомых ему местах только одна девушка носила подвески с таким узором. Что узор – он помнил каждую царапинку на медном боку. Помнил с тех пор, как это кольцо выскользнуло на его глазах из шапки в предбаннике – год назад. Счастье назад. Целую жизнь – назад.
Она знала, что он придёт. Она оставила здесь метку для него. Она ждала его и верила – спасёт.
Семипалая медная ладошка грела руку, будто живая.
Мечеслав бережно прицепил колечко на гайтан, под рубаху, к стреле Трехликого.
Семь растопыренных пальцев доверчиво прижались к груди.
– Спасу, – тихо и хрипло выговорил Мечеслав, накрыв их пятернёй сквозь рубаху и чугу. – Спасу…
Кровь – вдруг обдало жаром щёки. Тёмные пятна на листьях. Её кровь. Это её здесь били…
Вихрь обиженно ржанул – уж слишком больно саданул ему в бок пяткой хозяин, посылая вперёд.
Вечером того же дня он остановился у реки. Сложил костерок под берегом, во впадинке, чтоб издалека не было заметно золотой искры. Выбил огонь железом о кремень. На мелководье повыдергивал несколько корней рогоза на скудный ужин. Руда долго гонял кого-то на лугу, вернулся, облизываясь. Расседланный Вихрь пасся на лугу. Мечеслав, сидя на седле и уложив на колени белый плат, нарезал первый белый мясистый корень ломтиками, кинул по кусочку в огонь и в реку. Улёгшийся было у костра Руда вдруг поднял уши стоймя.
– Можешь сказать, – вздохнул Мечеслав, не отрывая глаз от корня на белой ткани. – «Хлеб да соль». Ни хлеба, ни соли тут нет, но я скажу «хлеба-соли кушати».
Из тени дуба – дубов в этих краях росло великое множество – появился сперва один человек, потом другой, пониже. Передний, с копьём, прошел посвящение недавно – навряд ли и год минул, прикинул Мечеслав с высоты собственного срока – двух лет, прошедших с обряда. Второй был отроком шестого или седьмого года, держал в руках лук и стрелу – остриём к земле, но не снимая пернатого древка с тетивы. Похожи на лицо они были, как братья, да братьями, надо думать, и были. Одинаково смотрели из-под шапок пепельных волос.
– У нас есть хлеб, – негромко сказал старший. – И немного мяса.
Он подошёл к костерку с другой стороны, протянул через огонь лепёшку и ломоть жареной, натёртой золою и травами зайчатины. Мечеслав, поблагодарив, отдарился двумя рогозными корешками.
– Меня зовут Мечеславом, – сказал он. Младший гость – или, точнее, младший хозяин, они явно жили на этом берегу – уселся за спиной старшего. Лук и стрелу положил на землю, но недалеко. Приняв из рук старшего свой кусок корня, со вкусом захрустел им.
– Меня Раткой кличут, – ответил старший. – А малого – Путилко.
На слове «малой» отрок чуть не подавился от негодования, но смолчал.
– Мы подошли, когда увидели, что ты почтил Богов перед едою. Славяне, которые служат хазарам, так не делают.
Мечеслава будто ударили в грудь.
– Славяне, которые что?! – хрипло переспросил он, чудом не поперхнувшись.
– Которые служат хазарам, – так же негромко отозвался Ратка. – Там, к полудню, такие бывают.
Мечеслав молча откусил лепёшку. Да. Жёлудей тут было точно больше, чем муки.
Прожевав и заставив себя не думать о таких же… о похожих на него и его сородичей, существах, служивших тем, кто похитил Бажеру и убил её родичей, Мечеслав спросил:
– А настоящих хазар с пленницами вы тут не видели?
– Видели, – отозвался Ратка, глядя в огонь. – Они вчера прошли вдоль реки. Я так и подумал, что ты за ними.
– И ваш род пропустил когань с крадеными бабами и девками по своей земле? – нехорошо посмотрел на сотрапезника Мечеслав.
Младший вспыхнул, как головня на ветру, лицо перекривило злой обидой, даже лук со стрелами с песка цапнул. Но Ратка ответил тем же спокойным голосом, поднявши глаза от пляшущих языков пламени:
– Наш род сейчас сидит перед тобой, Мечеслав. Тут, за этим костром. Если не считать пяти баб, из которых две на сносях, и трёх девчонок. Были ещё старики… они ушли. Зимой. В поле. Чтоб остальным хватило еды.
Голос Ратки всё же сорвался, он отвёл глаза, быстро проведя перед ними рукой – будто поправляя волосы. Путилко за его спиною шмыгал носом.
– Прости, – глухо произнёс Мечеслав, опустив голову.
– Ты-то тут при чём? – шевельнул плечом Ратка. – Мы вот тоже… не знали. Не знали, что они бывают так… похожи на людей.
Мечеслав помолчал, жуя крупитчатый, чуть горчащий желудёвый хлеб. Потом оглядел двух парней, деливших с ним пищу у костра.
– Там, на полночь от вашей реки – земли моего отца, вождя Ижеслава. Он найдёт вам место в дружине и вашим женщинам – за столом.
Отрок вскинул голову радостно, но вовремя вспомнил, кто он – и уставился на старшего. Старший же снова глядел в костёр.
– Когда ты днём подъехал сюда, – начал он, когда уже Мечеслав собирался повторить приглашение, – ты ведь видел курганы над рекою?
– Видел, – отозвался сын вождя.
– Там лежит мой дед, – тихо и просто сказал Ратка. – И дед моего деда. И его дед. Кто принесёт на курганы дары в дни поминовения, если мы уйдём – хазары? Как мы – там – поглядим предкам в лицо?
Мечеслав хотел спросить, как они поглядят в лицо предкам, если род их вовсе прервётся и уже никто, никогда не принесёт даров на курганы, но Ратка подвёл черту своим словам твёрдым, как нож, голосом:
– Благодарю тебя за приглашение, Мечеслав, сын Ижеслава. Я передам нашим женщинам. Чтоб они знали, куда уходить, если нас убьют.
И Мечеслав вдруг с пронзительной ясностью понял, что матери, тётки или сёстры этих двух мальчишек тоже никуда не уйдут с земли своего рода. Останутся здесь, у своих курганов.
Или умрут рядом с ними.
У него была беда – но у них было настоящее горе. Ему не враз удавалось и представить себе такое.
– Прости, – снова сказал он, но Ратка только дёрнул плечом, словно стряхивая что-то, и поднял, наклонившись, щепку с песка.
– Гляди, Мечеслав. Вот это, – щепка прочертила в песке борозду, – река, у которой мы сидим – её называют Верда. Утром ты выедешь её берегом к месту, где в неё впадает с правого берега Ранова.
