Книга Искусство путешествовать, страница 27. Автор книги Ален де Боттон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Искусство путешествовать»

Cтраница 27

Путешествие выворачивает нашу любознательность наизнанку, подчиняя его поверхностной географической логике. Столь же поверхностным и бесполезным был бы, например, университетский курс лекций, посвященный описанию и классификации книг по их формату, а не по содержанию и тематике напечатанных в них текстов.

10

Ближе к концу жизни, спустя много лет после южноамериканских экспедиций, Гумбольдт — со смешанным чувством сочувствия к самому себе и законной гордости — жаловался в дневнике: «Люди часто спрашивают меня, почему у меня такие разносторонние интересы: ботаника, астрономия, сравнительная анатомия? Но разве можно запретить человеку интересоваться всем, что его окружает, разве можно запретить хотеть познать мир?»

Разумеется, мы ничего запрещать не можем и даже пытаться не будем. Наоборот, мы скорее ободряюще похлопаем такого любознательного исследователя по плечу, выкажем ему уважение. Но в то же время пусть у нас в душе останется хотя бы малая толика сочувствия по отношению к тем, кто, оказавшись в незнакомом, явно интересном месте, вдруг понимают, что не хотят никуда идти, не желают ничего видеть и мечтают только о том, чтобы улететь домой ближайшим самолетом и провести оставшееся время, не выходя из гостиницы и не высовывая носа из-под одеяла.

Ландшафт
V. 13 городе и за городом

Место: Озерный край

Гид: Уильям Вордсеорт

1

Из Лондона мы уехали на послеобеденном поезде. Мы договорились с М., что я буду ждать ее в метро на станции «Юстон». Я стоял в переполненном вестибюле и смотрел на людей, бесконечными вереницами поднимавшихся по эскалаторам. Только чудом, подумал я, мы с М. сумеем найти друг друга в этой толпе. Не меньшим чудом, по идее, должен был казаться тот факт, что из всех людей мне странным образом больше всего хотелось найти и увидеть именно ее, а не кого-то другого.

Ехали мы через самое сердце Англии, и городской пейзаж мало-помалу начинал сменяться сельским. Впрочем, скоро, стемнело, и вагонные окна превратились в печальные темные зеркала, в которых отражались только наши лица. Где-то в районе Сток-он-Трент я решил сходить в вагон-ресторан. Я шел по качавшимся (так, словно я был навеселе) вагонам и по своему обыкновению с нетерпением ждал возможности съесть что-нибудь, что было бы приготовлено не на нормальной кухне, а в несущемся на полном ходу поезде. Таймер микроволновки сначала лязгнул, как детонатор из старого фильма про войну, а затем мелодично звякнул, возвещая, что с моим хот-догом покончено. В этот момент мы как раз проезжали перекресток с какой-то дорогой — шлагбаумы были опущены, а чуть дальше мне удалось разглядеть наполовину стертый сумерками силуэт коровьего стада.

На станцию Оксенхольм (на всех табличках которой это название как субтитрами сопровождалось пояснением: «Озерный край») поезд прибыл около девяти часов вечера. С нами на платформу вышло всего несколько человек. Все вместе мы побрели к выходу в город; было свежо, и изо рта у нас шел пар. Остальные пассажиры остались сидеть в вагонах. Кто-то дремал, кто-то читал. Озерный край был для них всего лишь одной из остановок в пути, одной из многих — точкой в пространстве, где можно на мгновение оторваться от книги, посмотреть в окно на бетонные урны, симметрично обрамляющие платформу, сверить время по станционным часам и, быть может, непроизвольно зевнуть — не таясь и даже не прикрывая рот рукой, — затем, когда поезд, набирая ход, вновь возьмет курс на Глазго, вновь вернуться к недочитанной странице.

На станции было малолюдно. Впрочем, учитывая, что многие местные объявления и указатели дублировались по-японски, возникало предположение, что такие тишина и покой царят здесь не всегда. Арендованную еще из Лондона машину мы нашли в дальнем углу стоянки под уличным фонарем. Судя по всему, маленькие машинки — а именно такую мы себе заказывали — разобрали другие клиенты, и прокатная компания сделала широкий жест, предоставив в наше распоряжение большущий семейный седан бордового цвета, из безупречно чистого салона которого еще не выветрился пьянящий аромат нового автомобиля. На всякий случай сотрудники фирмы, похоже, прошлись по серым мягким коврикам пылесосом — я заметил на густом ворсе характерные примятые полосы.

2

Причины, непосредственно побудившие нас отправиться в путешествие, носили сугубо личный характер. В то же время они, несомненно, были связаны и с давней традицией загородных поездок, зародившейся еще во второй половине восемнадцатого века, когда жители крупных городов начали в массовом порядке выбираться на природу с целью поправить физическое здоровье и — что, разумеется, гораздо важнее — попытаться восстановить внутреннюю гармонию, обрести утраченное душевное равновесие. В 1700 году лишь семнадцать процентов населения Англии и Уэльса жило в городах, к 1850 году горожан стало уже пятьдесят процентов, а к 1900-му — семьдесят пять.

Мы поехали в Троутбек — деревню, расположенную в нескольких милях выше озера Виндермер. Там мы забронировали номер в небольшой гостинице, скорее на постоялом дворе, многозначительно называвшемся «Простой смертный». Две узкие кровати, накрытые старыми, в пятнах, покрывалами, были сдвинуты вместе. Хозяин показал нам ванную и предупредил о высоких тарифах на телефонные звонки из гостиницы — роскошь, которую, по его мнению, мы явно не могли себе позволить (такой вывод он, видимо, сделал исходя из того, как мы были одеты и как скромно и неуверенно вели себя в гостиной при регистрации). Уже уходя, он оптимистично пообещал, что в ближайшие три дня погода будет просто отличной, и пожелал хорошо отдохнуть в Озерном краю.

Мы включили телевизор, чтобы по привычке посмотреть лондонские новости, но буквально через минуту выключили «ящик» и открыли окно. Где-то в ночи ухала сова, и мы оба попытались представить себе, каково ей там, в лесу, в непроглядной темноте, где, кроме ее собственных криков, не слышно ни звука.

В какой-то мере я решил выбраться в эти места еще и из-за одного поэта. В тот вечер в гостиничном номере я решил почитать очередную часть «Прелюдии» Вордсворта. Издание в мягкой обложке украшал портрет кисти Бенджамена Хайдона. Художник изобразил поэта уже в годах — этаким суровым старцем. М. обозвала Вордсворта старой жабой и удалилась в ванную. Впрочем, позднее, стоя у окна и накладывая на лицо увлажняющий крем, она вдруг прочитала наизусть несколько строчек из стихотворения, название которого она не помнила, но которое когда-то произвело на нее более сильное впечатление, чем все читанное ранее:


Что толку: твой кремнистый путь блестит,

а я ослеп. Прости, мой друг, прости.

Кому сияешь, кто твоим сияньем

окутан как роскошным одеяньем?

Под шепот трав и стон цветов,

покрытых спящими шмелями,

я бесконечно вспоминать готов

о том, что было между нами.

Но горевать ли о приходе тьмы?

Или должны возрадоваться мы? [9]

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация