— Я старалась его навешать почаще, — сказала Джесс. — Но где время-то взять? Кельвин сдает. Приходится нам с Верном лямку тянуть, такие вот дела.
Казалось, каждый из них говорит сам с собой, и эти параллельные линии никогда не пересекутся.
— Я же привозил тогда доктора, — продолжал Джон. — А что толку? Сказал, что печень, что ничем уже не поможешь.
— Ну и как мне было ездить чаще? Кельвин всю плешь бы проел, — твердила свое Джесс. — Так и я сказала Глэдис: езжай сама, твой-то не такой, ему еду по часам подавать не надо. Я вон на пять минут задержусь, и то уже рвет и мечет. А уж сейчас с этим его артритом и вовсе жизни нет. Сидит и сидит на кухне, с ума меня сводит.
— Я же заставлял его есть, — рассказывал Джон, — но он ни в какую. В чем она меня упрекает? Все, что нужно, у него было, а больше к тому времени помочь было нечем.
— А Глэдис мне: мол, легко тебе говорить, — не унималась Джесс, — а у меня, мол, Крис со Стэном уехали, работы вдвое больше стало. Я говорю: Глэдис, он твой отец, между прочим, от этого никуда не денешься.
Джон стукнул по столу кулаком.
— Да какая разница? — внезапно вскричал он. — Не знаю я, как так вышло, и ничего тут не попишешь.
Момент тишины, затем неуверенный голос Джесс:
— Что с тобой, Джонни?
Джонни. Как будто он ее сын. Я вся напряглась и до боли прижала к груди деревянную шкатулку.
— Ничего, — ответил Джон. — Нормально. Все в порядке.
— Не пей ты эту отраву, — сказала Джесс. — Это тебе не фабричная выпивка. От этой гадости крыша съезжает, да и желудок испортишь, точно тебе говорю.
Ее наставления моему сыну привели меня в ярость. Но Джон пропустил ее слова мимо ушей.
— Расскажи, Джесс, — попросил он, — какой он был раньше? Что он был за человек, когда ты была еще маленькая?
— Ну, нрав у него был крутой, — задумчиво произнесла она, — но нас с Глэдис он в детстве не обижал. Высоченный был, великан прямо, и бороду свою черную ни в какую сбривать не хотел, даже когда уж редко кто с бородой ходил. По лошадям с ума сходил — сам, поди, помнишь. И шутил все время, охотник был до шуток. Всех нас смешил на счет раз. Боже мой, я ведь тогда совсем малюткой была. Столько лет прошло.
— О Господи… — В голосе Джона звучал надрыв.
Больше стоять там я не могла. Я отошла от окна и постучала в сетчатую дверь. Джон сидел за столом, положив голову на вытянутые руки. Заслышав стук, он встрепенулся. Я тяжело шагнула в кухню. Джесс стояла у плиты. С каждым годом она все больше походила на Клару. Приземистая, расплывшаяся женщина. Хлопковое платье в размытых пятнах пастельных тонов — когда-то это были цветы. Влажные руки — такие же, как у ее матери. Я чуть не швырнула ей шкатулку.
— Вот, это тебе. От матери твоей осталось. Нашла на чердаке.
— Что ж, спасибо.
Она меня не жаловала — обсуждая место захоронения Брэма, мы обменялись парой совсем не ласковых слов. Я не хотела создавать впечатление, что пришла мириться, ибо это было не так.
— Я подумала, что это должно остаться у тебя или у Глэдис, — холодно сказала я. — Вот и принесла. Она твоя по праву.
— Премного благодарна, — сквозь зубы процедила Джесс.
Джон посмотрел на нее.
— Видишь? Я же говорил, как вычислит, сразу за мной придет.
— Это неправда! — вскричала я. — Я не…
— Ни слова больше, — остановил меня он. — Уже иду.
Он проследовал за мной к выходу, и от его клоунства сердце мое разрывалось. Джесс, стоя со шкатулкой в руках, сказала себе под нос, но достаточно громко:
— Это ж надо, а?
Как только мы вошли в дом, я накинулась на Джона со злостью, но получилось почему-то жалобно:
— Зачем ты так сказал при ней? Ты же знаешь, что я бы никогда не пришла за тобой, Джон. Зачем ты так?
— Прости, — сказал он. — Не знаю зачем. Прости меня. О том, что он встречается с Арлин, я узнала лишь в день, когда она привезла его домой. Услышала, как во двор въезжает машина, и увидела голубой «нэш» Телфорда. За рулем была Арлин, а Джон сидел на переднем пассажирском сиденье, запрокинув голову.
Когда она выгрузила его из машины, оказалось, что он едва держится на ногах. Арлин затащила его в дом. Растрепанные черные волосы спадали ему на лоб, он неимоверным усилием воли изобразил для меня дурацкую ухмылку, которая, впрочем, тут же исчезла. Говорить он мог лишь одно, снова и снова:
— Тошнит. Мать, меня тошнит.
Я не ругалась. Что было толку? Да я и не могла сердиться, обуреваемая нежностью.
— Пойдем, — мягко сказала я. — Сейчас полегчает.
Я приобняла его и повела в кухню, где он упал на диван.
— Чтоб полегчало, надо бы от всего этого добра избавиться, — сказала Арлин.
В некотором смысле эта блондинка с распушенными волосами была весьма практична.
— Рвота всегда давалась ему трудно, — заметила я, не зная, что еще сказать, — даже в детстве.
— Что ж… — Она замешкалась в дверях. — Пойду, наверное.
Я собрала волю в кулак. Меня подмывало спросить, кто еще его видел, но я не решалась.
— Спасибо, Арлин, — выговорила я.
— Не за что. — Она окинула меня враждебным взглядом и вышла.
Когда я спустилась в кухню утром, он сидел на диване, приглаживая волосы руками.
— Где ты был вчера? — строго спросила я.
Он поднял глаза:
— Вчера? На танцах в «Легионе». А как я добрался до дома?
— Арлин привезла.
К моему удивлению, он негромко рассмеялся.
— Серьезно?
— Абсолютно. И мне, к твоему сведению, было ужасно стыдно, что она видит тебя в таком состоянии.
— Она меня привезла… — задумчиво проговорил он. — Хм, ну и как тебе это нравится?
— Ты это к чему? — я начинала злиться.
Лицо его выражало удивление.
— Мне всегда казалось, что она со мной гуляет только потому, что ей это не положено, — пояснил он. — Но то, что она осталась со мной вчера, — вот это уже забавно.
— Что ты имеешь в виду?
— Я подрался с одним парнем, — пояснил Джон, даже не пытаясь что-либо скрывать. — Выпил лишка, а он ударил меня в живот, ну я и полез на рожон. — Он ухмыльнулся, скривив рот, — такой оскал, только на другом лице, был знаком мне до боли. — В общем, я улетел, как хоккейная шайба, — сказал он. Затем отвел взгляд своих серых глаз. — Да, забыл сказать. Родители Арлин там тоже были.
Подумать только — надо же было там оказаться именно Лотти и Телфорду. От гнева я лишилась дара речи. Потом меня понесло:
