Силье
Тронхейм, 21 июня 2006 г. За кофе у Оддрун
Я смотрю на маму, смотрю на Эгиля, Эгиль говорит, мама слушает его рассуждения, а я улыбаюсь и смотрю на них, делаю вид, будто слежу за разговором, прикрываю ладонью рот, сдерживаю зевок, но взгляда от них не отрываю, смотрю как бы сквозь них и дальше сквозь мамину квартиру, а они думают, я смотрю на них, думают, я слежу за разговором, и я открываю рот, делаю вид, будто хочу что-то сказать, потом закрываю рот — дескать, все же промолчу, а Эгиль все говорит, говорит, и мама изредка то бормочет угу и отпивает глоток коньяку, то хмыкает и прихлебывает кофе, я тоже беру в руки кофейную чашку, отпиваю глоток и с легким звяканьем отставляю чашку. А после ты отвезешь девочек на автобусную станцию? — вырывается у меня, Эгиль оборачивается, смотрит на меня в некотором замешательстве, а я смотрю на него и понимаю, что он еще не договорил до конца, понимаю, что мой вопрос вырвался ни к селу ни к городу. Ой, говорит Эгиль, смотрит на меня с удивлением, а у меня вырывается смешок, но он уже не слышит, отвернулся к маме, в замешательстве глядит на нее, но мама прячет от него глаза, и вид у нее такой, будто она рада обойтись без продолжения, ей надоела его болтовня, она быстро наклоняется над столом, допивает остатки коньяка, и я слышу, как на кухне тихонько гудит холодильник.
Силье, говорит Эгиль, до станции всего пятнадцать минут пешком. Мне не нравится, что они пойдут туда одни в потемках, говорю я. Силье, повторяет он, чуть наклоняет голову набок, улыбается мне. Ладно, тогда я их отвезу, говорю я, смотрю на него чуть усталым взглядом, а он продолжает вежливо улыбаться, ласково мне подмигивает. Да нет же! — говорит он. Я сам их отвезу. Он приподнимает локоть, вытягивает руку к колену, так что часы вылезают из-под манжета рубашки и тихонько звякают, упав на узкое запястье, Эгиль смотрит на циферблат, хмыкает и на миг задумывается. Я могу их отвезти перед тем, как поеду на работу, говорит он. Отлично, говорю я, смотрю на Эгиля и улыбаюсь.
Черт! — слышится вдруг мамин голос, я оборачиваюсь, гляжу на нее и вижу, что она пролила на себя кофе, сидит, приподняв одну руку, и с пальцев капает кофе. Сходи в ванную, Силье, принеси мне мокрую тряпку, говорит мама, не сводя глаз с мокрой руки, проходит секунда, потом еще одна, а я все сижу, тогда встает Эгиль. Я схожу, Оддрун, быстро говорит он, поворачивается, и я вижу, что пиджак у него опять в волосах, я собрала все, прежде чем мы сели в машину, а теперь их опять почти столько же, Эгиль выходит из комнаты, шагает по коридору. Все у меня теперь идет наперекосяк, уныло бормочет мама. Даже кофе не могу выпить, не пролив, говорит она и умолкает, а я сижу и смотрю на нее, проходит секунда, пора взять себя в руки, я набираю воздуху, несколько раз моргаю глазами, чувствую, что слегка взбадриваюсь, смотрю на маму, как бы приглядываюсь к ней, вижу ее обвисшие красновато-сизые щеки, вижу темные мешки под глазами, из-за этих щек и мешков она немножко похожа на легавую собаку, и я осторожно ей улыбаюсь. Все иной раз проливают кофе, мама, говорю я. Уфф! — она быстро оборачивается ко мне, обвисшие щеки слегка дрожат, когда она оборачивается, взгляд недовольный. Кончай! — говорит она. Ты меня не обманешь, не заставишь поверить, будто я моложе и здоровее, чем я есть, говорит она, и в ту же секунду в комнату входит Эгиль. Не нашел я мокрой тряпки, говорит Эгиль, останавливается и смотрит на маму, а мама смотрит на него и хмурит брови. Да? — роняет она. В ванной нет никакой мокрой тряпки, повторяет Эгиль, только сухие, добавляет он, а я смотрю на него и вдруг понимаю, что он шутит, и начинаю смеяться, а сама чувствую, как это хорошо, смех как бы расслабляет что-то во мне, и я чувствую, что бодрости еще прибывает, смотрю на Эгиля и от души смеюсь, а Эгиль смотрит на маму и тоже смеется от души, но мама не смеется. Я просто шучу, Оддрун, говорит Эгиль, машет рукой в мамину сторону и улыбается. Сейчас намочу тряпку и принесу тебе, говорит он, отворачивается и опять выходит из комнаты, а я перестаю смеяться, смотрю на маму — вид у нее обиженный.
Мама, говорю я, склоняю голову набок, смотрю на нее. Это ведь была шутка, говорю я. Разумеется, говорит она. Мама, говорю я. Да? — отзывается она, проходит секунда-другая, и я прямо чувствую, как жизнь снова утекает из меня, я вздыхаю, выжидаю немного, потом выдавливаю улыбочку. Приятно было снова увидеть старый дом, мама? — говорю я и опять жду, но она не отвечает. Я хмыкаю, и она опять оборачивается ко мне, смотрит на меня все с тем же недовольным видом. Уфф! — шумно вздыхает она. Ты уже раз пять задавала этот вопрос с тех пор, как мы вернулись. Хочешь услышать, как я благодарна, что вы взяли меня с собой, потому и крутишь шарманку? — спрашивает она, проходит секунда, и тут я чувствую, что мне все это начинает надоедать. Нет, подобных надежд я не питаю, вырывается у меня, я смотрю на нее, улыбаюсь усталой улыбкой. А? — она хмурится, недовольно глядит на меня, и мне хочется повторить сказанное, но я этого не делаю, не в силах я ссориться с ней, не в силах ничего затевать. Да так, ничего, говорю я, держу усталую улыбку. Можно подумать, стареешь ты, а не я, судя по твоим вопросам, говорит она. Да, говорю я на вдохе, говорю с легким вздохом, чувствуя, что она надоедает мне все больше и больше. Возвращается Эгиль, на сей раз он двумя пальцами держит мокрую тряпку, тонкими белыми «магазинными» пальцами протягивает ее маме. Прошу, говорит Эгиль. Спасибо, ворчит мама.
Ну вот, радостно говорит Эгиль, смотрит на часы. Мне пора ехать, а то не успею перед работой отвезти девочек, говорит он, с улыбкой смотрит на меня, потом оборачивается к маме. Ну что же, спасибо, Оддрун, говорит он. Тебе спасибо, говорит мама. Ты правда не можешь взять выходной, Эгиль? — спрашиваю я, умоляюще глядя на него, прекрасно знаю, что он не может взять выходной, но все равно спрашиваю и чуть устало улыбаюсь ему. Нет, Силье, не могу, отвечает он. Ну пожалуйста, говорю я. Дети уедут, и мы весь вечер проведем вдвоем, говорю я и продолжаю: Давненько так не бывало. Можно бы пойти куда-нибудь, распить бутылочку вина. К примеру, заказать столик в «Кредо», поужинать вместе, а? — говорю я. Романтический вечер вдвоем, говорю я, слышу свои слова и толком не понимаю, зачем все это говорю, мне же неохота никуда тащиться. Силье, говорит он, смотрит на меня, мягко улыбается, и я вяло улыбаюсь в ответ. Нет так нет, говорю я. В другой раз, попозже, говорит он. Совсем скоро махнем в Бразилию и там целых две недели будем развлекаться вдвоем, говорит он. Да, говорю я и добавляю: И играть в гольф. Слушай, говорит он, обещаю, что на сей раз с гольфом не перестараюсь, и смотрит на меня. Отлично, говорю я, проходит секунда, я зажмуриваю глаза, киваю, потом открываю глаза и несколько вяло улыбаюсь, а Эгиль наклоняет голову набок и тоже улыбается. Силье! — говорит он. Не заставляй меня мучиться угрызениями совести, ладно? Ладно, говорю я, мы смотрим друг на друга, проходит секунда. Ужин из трех блюд в «Кредо», вырывается у меня, запомни, быстро говорю я, морщу нос, лукаво смотрю на него. Ну чего ты, Силье, говорит он и улыбается снисходительно, чуть ли не по-отечески, на секунду-другую перехватывает мой взгляд, потом наклоняется, целует меня в лоб, говорит: Пока. Пока! — отвечаю я, а Эгиль оборачивается к маме: Пока, Оддрун! Пока, говорит мама.
