Знаешь что, Эгиль? — говорю я, и мой голос дрожит от ярости. Человек, с которым ты соперничаешь, вовсе не мертв, вырывается у меня, я слышу свои слова и чувствую, как они меня ошарашивают. Вообще-то он более чем далек от смерти, говорю я и не понимаю, откуда все это берется, просто берется, и всё. А это как прикажешь понимать? — говорит Эгиль, смотрит на меня, хмурится, делать нечего, надо продолжать. Именно так, как ты и понимаешь, говорю я, смотрю на него, и в голове мелькает, что говорю я очень убедительно, Эгиль явно верит моим словам, я вижу, как его лицо меняется, застывает, бледнеет. Да, говорю я, а в душе смеюсь, внутри вскипает хохот, я смотрю на него в упор, киваю. Именно так, говорю я, и голос слегка дрожит.
Кто он? — говорит Эгиль. Кто он, роли не играет, говорю я. Тот льстивый типчик, с которым ты разговаривала прошлый год на рождественском празднике? — говорит Эгиль. Кто он, роли не играет, повторяю я. Нет, черт побери, играет! — говорит Эгиль, начиная заводиться. Это почему же? — говорю я. Потому что я хочу прикончить того, кого надо, говорит он. Я шумно вздыхаю, выдавливаю бешеный смешок. Давай обойдемся без патетики, говорю я, смотрю на Эгиля, а Эгиль на меня. Это он, я знаю, он, во весь голос говорит Эгиль. Я хорошо видел, как вы пялились друг на друга, говорит он. Черт побери, говорит он.
Опять несколько секунд тишины, я смотрю ему в глаза. Если я занималась эмоциональной акробатикой и пыталась принудить к этому тебя, то, пожалуй, дело тут вот в чем: просто я давно стараюсь спасти наши отношения, говорю я, слышу свои слова, и в голове опять мелькает, что звучат они очень правдиво. Чем хуже обстояло, тем упорнее я старалась, и наверняка порой могла несколько… — говорю я, нарочно делаю небольшую паузу, прямо воочию вижу, какой у меня вид, разумеется вполне естественный, вполне убедительный, смотрю на Эгиля — он жутко побледнел. Не знаю, продолжаю я, порой эмоции наверняка могли перехлестнуть через край, говорю я, проходит секунда, Эгиль шумно переводит дух, качает головой, потом проходит мимо меня, не удостоив взглядом, идет к плетеному креслу у окна, садится, наклоняется вперед, ерошит пальцами волосы, некоторое время сидит так, потом выпрямляется, тяжело роняет руки на колени, сидит, пустым взглядом смотрит в пространство, безнадежно смеется и качает головой, а у меня в голове опять мелькает мысль, как правдиво все это выглядит, чуть ли не правдивее правдивого, чуть ли не реальнее реального.
Я чувствую себя полным дураком, говорит Эгиль. Чертовски доверчивым и… смешным! — говорит он. Ведь я воображал, что у нас все в порядке, говорит он. И на́ тебе! — говорит он, сам себя обрывает, опять смотрит на меня, ждет, не сводя с меня глаз. Кто он? — говорит он, и внезапно голос его звучит немного глуше обычного, и я думаю, как кстати, что голос его звучит глуше обычного, думаю, что ситуация все больше набирает реальности. Нет, говорю я. Я не скажу, кто он.
Снова тишина, Эгиль глядит в пол, проходит несколько секунд, и он вдруг поднимает голову, смотрит на меня большими, внимательными глазами. Это Тронн, тихо говорит он, я слышу его слова, чувствую, как они меня ошарашивают. Тронн, черт меня побери, говорит Эгиль, проходит секунда-другая, мы смотрим друг на друга, полная тишина, я не свожу с него глаз и чем дольше сижу так, тем больше он уверяется, что это Тронн, и я воображаю себе, что изменяла ему именно с Тронном, и думаю, что очень кстати отвести эту роль Тронну, проходит еще несколько секунд, я чувствую, как громко бьется сердце, как частит пульс, и просто сижу и молчу.
Черт, Силье! — говорит Эгиль, в шоке смотрит на меня. Ты обманывала меня с моим братом? — громко говорит он, смотрит на меня все более потрясенно, теперь он на все сто уверен, что я обманывала его с Тронном, а я просто сижу и даже не пытаюсь опровергнуть его слова, я вполне бы могла изменить ему с Тронном, и до чего же кстати, что он верит в мой роман с Тронном. Черт, говорит Эгиль и опять смотрит в пол, опять ерошит пальцами волосы, а я просто сижу и смотрю на него, чувствую, как это круто, мы словно ринулись в какое-то силовое поле, я чувствую, как меня пронизывает сила, пронизывает жизнь.
Теперь мне понятно, почему ты так ему благоволишь, говорит Эгиль, почему тебя всегда так и тянет защищать его, говорит он, а я слышу его слова и опять думаю, как все это правдиво, как хорошо все клочки подходят один к другому и насколько все это реальнее реального. Стало быть, вот почему он упорно не знакомит нас со своей новой пассией, говорит Эгиль. Стало быть, это ты… официантка всего-навсего выдумка, говорит он, смотрит мне в глаза, ждет. И давно это продолжается? — спрашивает он. Да нет, несколько месяцев, вырывается у меня. И сколько народу об этом знает? — спрашивает он. Не очень много, говорю я. Не очень много? — в бешенстве повторяет он. Иными словами, больше двух, говорит он, неотрывно глядя на меня, а я выдерживаю его взгляд, проходит секунда, и он опускает глаза. Это так… так унизительно, говорит он, и в голосе сквозит отчаяние. И кто же именно знает? — говорит он. Кто-нибудь из моих друзей? — говорит он. Не спрашивай об этом, Эгиль, говорю я и живо представляю себе, с каким видом произношу эти слова, представляю себе, как мое лицо принимает страдальческое выражение, и прямо-таки чувствую боль, которая отражается у меня на лице. Это ведь неважно, говорю я. Нет, черт побери, важно! — во весь голос говорит Эгиль. Для меня важно, потому что я хочу знать, на кого из друзей могу положиться, говорит он. Твои друзья ничего не знают, говорю я. Да ладно, черт побери, говорит он. Если б они ничего не знали, ты бы сразу так и сказала, когда я спросил, говорит он, смотрит на меня, ждет, а я смотрю на него, молчу, потом опускаю глаза.
Они знают, все до одного, тихо говорит он и умолкает. Я вижу по тебе, говорит он чуть громче, опять умолкает, а я не говорю ни слова и чем дольше молчу, тем больше он уверяется в своей правоте, но по-прежнему молчу. Черт, Силье, по твоей милости я теперь совсем один, понимаешь? — говорит он, я смотрю на него, а он смотрит на меня, потом отворачивается, проходит несколько секунд, и вдруг он начинает смеяться. Смешно ведь, говорит он и смеется, такого смеха я никогда от него не слыхала. Жутко смешно, черт побери, говорит он. То-то в последнее время Тронн здорово выпивал, говорит он, а ты так странно себя вела. Господи, какой же я слепец, говорит он, я слышу его слова и опять думаю, как ловко у него все сходится, как правдиво все выглядит, правдивее правдивого.
И что ты теперь намерена делать? — говорит он, облокотясь на колени, глядя в пол и легонько покачивая головой, проходит секунда. Что я намерена делать? — говорю я. Так ведь ты же это затеяла, громким голосом говорит он. Но не я же одна виновата, что наши отношения совершенно испортились и пришли к такому вот концу? — говорю я. Ну ты и нахалка, черт побери! — кричит Эгиль, и я вздрагиваю от его крика, а он выпрямляется, в бешенстве смотрит на меня. Мало того что ты обманываешь меня с моим же родным братом, громким голосом говорит он, мало того что я узнаю об этом чуть ли не последним, говорит он, вдобавок ты еще и винишь меня в этом. Ничего подобного, говорю я, тоже громким голосом. Я сказала, так случилось из-за того, к чему пришли наши с тобой отношения, и виноваты здесь, по-моему, мы оба одинаково, говорю я, слышу свои слова и думаю, до чего же здорово я за себя отвечаю. Чепуха! — рявкает Эгиль. Виновата ты, и только ты, так случилось только оттого, что я оказался неспособен выполнить твои непомерные требования к тому, что́ партнер должен выказывать в любви, говорит он. Ты живешь в идиотской романтической комедии, а поскольку я не в состоянии подладиться, кидаешься к этому болвану, братцу моему, говорит он. В этом непрактичном фантазере нашла человека, который может удовлетворить твои смехотворные романтические потребности, говорит он, умолкает, потом издает яростный смешок. Но когда настанут будни, все начнется сызнова, говорит он, ты примешься искать себе другого, потом третьего, говорит он и в бешенстве фыркает, глядя на меня. Вот увидишь, торжествующим тоном говорит он, вот увидишь, что я прав, говорит он.
