— Но он не защищает своего сына.
— И это тоже играет в его пользу. Он станет думать головой, а не сердцем, и в этом будет его преимущество.
Однако у Рохелии Ель-Гирре были насчет Сентено кое-какие сомнения. Время тянулось для нее бесконечно долго, и она никак не могла дождаться наступления того часа, когда все это богатство, среди которого она жила с тех пор, как помнила себя, но которое ей никогда не принадлежало, перейдет в ее руки.
Ее жизнь всегда была связана с семьей Кинтеро, и она видела, как род этот постепенно тает, словно гигантская сахарная голова, попавшая под дождь. В те моменты, когда она смотрела на последнего в роду Кинтеро, бродящего, словно привидение, по спящим виноградникам, она с удовольствием перебирала в уме имена тех, кто уже сгинул в небытие, в то время как она, Рохелия, самая худая и самая слабая, с самого рождения страдавшая такой сильной чахоткой, что никто не дал бы за ее жизнь и песеты, продолжала и по сей день вертеться как веретено и вот-вот должна была стать хозяйкой усадьбы.
— Да будет благословен Асдрубаль Марадентро! — часто шептала она. — Этому недоноску, который так часто развлекался за мой счет, хватило одного твоего удара. Теперь он больше не будет пачкать мои волосы своим грязным семенем, а этот мерзкий вонючий старикашка, его отец, скоро отправится вслед за своим выродком.
Не раз в те дни, когда дон Матиас Кинтеро по вечерам отказывался от еды и лишь иногда выпивал стакан молока с взбитым яичным желтком и немного коньяку, тем самым поддерживая жизнь в своем немощном теле, у нее возникало желание добавить в сахар ложечку мышьяка. Однако останавливали ее не угрызения совести, а страх перед неминуемым разоблачением и наказанием. Посему она предпочла, как и прежде, терпеливо ждать.
Правда, она была больше чем уверена в том, что дон Матиас знал ее настолько хорошо, что угадывал самые тайные ее мечты, знал о самых потаенных ее замыслах… Знал, но ни слова не говорил, не пытался хоть как-то ей воспрепятствовать. И эти мысли порой отравляли ей существование.
Впрочем, волновалась Рохелия не зря, ибо судьба ее решилась еще во время первого визита Дамиана Сентено. С того момента, как он переступил порог усадьбы, не прошло и получаса, а дон Кинтеро уже выложил перед ним свои карты:
— Если ты покончишь с этим сучьим выродком, который убил моего мальчика, я сделаю тебя наследником. Ты станешь настоящим богачом, если сумеешь передавить горло Рохели и заставить ее вернуть все, что она наворовала у меня за все эти годы. Она и вправду похожа на птицу, но вместо Гирре
[11]
ее следовало бы назвать Уррака
[12]
из-за ее неугасимой страсти к воровству.
С этого самого момента Дамиан Сентено стал считать себя хозяином большого дома и виноградников Мосаги, так как ему казалось, что покончить с Асдрубалем будет не слишком сложно, а капитан Кинтеро не стал бы обещать ему того, чего не смог исполнить, ибо знал, что его старший сержант не из тех людей, с которыми можно безнаказанно шутить.
Когда разговор был окончен и дон Матиас передал Сентено все необходимые ему сведения и толстую пачку денег на первые расходы, сержант вышел из мрачного дома и, стоя на крыльце, долго смотрел на раскинувшееся у его ног имение, где каждая виноградная лоза была заботливо посажена в ямку, присыпанную гравием, и окружена защищавшей ее от ветра полукруглой каменной стенкой. Открывшуюся перед ним картину можно было бы сравнить с лунным пейзажем.
Он подошел к человеку, который с необычным спокойствием ремонтировал разрушенную ветром стенку, и сделал широкий жест рукой.
— Как вы управляетесь со всем этим, как поливаете? — спросил он. — Не вижу ни одной оросительной канавы, а как мне сказали, на этом острове годами не бывает дождей.
— А мы и не поливаем, — ответил Роке Луна, приподняв одною рукой сомбреро, в другой он держал кусок лавы. — Эти растения почти не нуждаются в воде.
Дамиан Сентено посмотрел на него тем самым своим тяжелым взглядом, который, казалось, еще немного — и буквально раздавит собеседника, словно огромный камень.
— Всяким растениям нужна вода, — уверенно произнес он. — Иначе бы и Сахара зазеленела.
Роке Луна наклонился, взял горсть черного гравия, покрывавшего поверхность земли, и протянул его Сентено, высыпав тому в открытую ладонь.
— Это пикон, — сказал он, — вулканический пепел. Ночью он впитывают влагу из воздуха, а потом передает ее земле. Днем же он защищает землю и не дает влаге испаряться. — Роке Луна слегка улыбнулся, так, словно это чудо происходило исключительно благодаря ему. — Таким образом мы и выращиваем виноград. Достаточно всего лишь одного дождя, чтобы урожай был хорошим.
Дамиан Сентено пристально посмотрел в глаза Роке Луна, а затем, помяв в ладони пикон, снова окинул взглядом виноградники и величественный дом, который вскоре должен был стать его домом. Здесь он наконец-то сможет пустить корни, и это после стольких лет скитаний, когда его единственным имуществом были лишь жалкий матрац, кособокий чемодан да пара комплектов поношенной униформы.
— Сколько бы лет тебе ни было, всегда следует учиться новым вещам, — важно произнес он. — И всегда полезно их применять на практике…
Затем, не торопясь, он направился к такси, такому старому, что казалось, оно вот-вот развалится, и спросил водителя, коротавшего время в тени каменного забора:
— Сможете подбросить меня до Плайа-Бланка?
— Смочь-то смогу, — ответил тот. — Но от Уга вниз ведет эта проклятая каменная дорога. Если у меня лопнет ось, вам придется за это платить. — И он пожал плечами, как бы извиняясь за свои слова. — Вы же понимаете, что иначе поездка для меня не окупится. Там ведь настоящий ад, на этой дороге.
Через окно просторного салона, устроившись в огромном кожаном кресле, которое то становилось больше, когда он приподнимался в нем, то сжималось, когда он в него опускался, дон Матиас Кинтеро смотрел, как автомобиль удалялся в сторону дороги, извивавшейся между лавовых потоков и ведущей прямиком к Аду Тимафайа, и впервые после той проклятой ночи, когда погиб его сын, он испытал нечто сродни покою.
Когда Асдрубаль Пердомо будет мертв, возможно, жизнь снова станет достойной того, чтобы ее прожить, а он прекратит страдать от невыносимой боли, грызущей его душу, и снова с удовольствием сыграет партейку в домино со своими старыми друзьями и выпьет стакан хорошего рому, отведает поджаренного на огне барашка и даже насладится ласками одной из тех проституток, которые недавно прибыли в Арресифе и о которых он столько слышал во время последних вечеринок.
Потом он прикажает Дамиану Сентено прижать Рохелию к стенке и заставить ее вернуть все, что она успела наворовать, а затем подыщет новых людей, чтобы те занялись его кухней и домом, а сам переложит груз хозяйственных забот на того, кто в течение всех этих лет хранил ему верность.
