— Не уходи, дочка! — выла она. — Не уходи, дочь Элегбы, любимица богов, моя госпожа. Не оставляй меня здесь! Пожалуйста, не оставляй!
Марко Замбрано подбежал к ней. Он взял ее за руку и заставил отступить, дабы новая волна, которая вот-вот должна была накатить на берег, не свалила ее с ног.
— Пойдемте, мама Ша! — попросил он. — Ну хватит уже! Успокойтесь!
Она же, не обращая на него никакого внимания, неотрывно смотрела на удаляющуюся фигурку Айзы, замершей на палубе.
— Что же будет со мной, если ты уйдешь? — прокричала она. — Как я буду жить, если твой бог покинет меня! Моя королева! Моя богиня! Вернись!
— Она не может, мама Ша, она вынуждена уйти.
— Почему?
— Кое-кто желает ей зла.
Мама Ша наконец-то повернулась к нему, и лицо ее было безумным.
— Зла? Да кто решится причинить зло любимице богов?
— Это долгая история. Пойдемте домой!
— Нет! Я не двинусь с места, пока она не вернется и не возьмет меня с собой.
— Она не вернется, мама Ша!
— Вернется.
Марко Замбрано лишь пожал плечами.
— Как хотите, — сдался он. — По мне, так можете оставаться здесь хоть до Страшного суда.
Шаланда набирала ход и с каждым мигом становилась все меньше и меньше. Замбрано бросил на нее прощальный взгляд, еще раз помахал рукой и, развернувшись, зашагал к вершине холма.
Когда он вернулся домой, то сразу же вышел на веранду, откуда открывался прекрасный вид на пляж. Мама Ша по-прежнему сидела у воды, устремив взгляд на лодку, которая к тому моменту превратилась в чуть различимую точку на горизонте.
— Ну и идиоты они все, — тихо произнес он. — Я тоже чуть с ума не сошел.
Замбрано посмотрел на картину, все еще стоявшую на мольберте. Он почти ничего не успел нарисовать, и на полотне просматривались лишь легкие, едва различимые контуры тела Айзы. И тут вдруг он почувствовал неистовую радость — все кончено, теперь не нужно будет мучиться, пытаясь сделать невозможное, теперь ему не о чем думать, не из-за кого страдать… Улыбаясь, он развернулся и пошел на кухню, чтобы приготовить себе кофе. Там он подумал о маме Ша: пожалуй, та действительно была права, говоря о том, что суть Айзы невозможно передать с помощью красок.
Поставив воду кипятиться, он закрыл глаза и попытался представить, что она по-прежнему находится в доме, сидит здесь, на краю длинного, грубо сколоченного деревянного стола, или гладит у окна белье. На какой-то момент ему даже показалось, что среди несвежих запахов кухни он уловил ее тонкий аромат.
— Да что за дерьмо происходит! — воскликнул он. — Я должен выбросить ее из головы или сойду с ума!
Он протянул руку, взял с полки бутылку рому, налил себе в высокий стакан и стал медленно, смакуя каждый глоток, пить, пока кофе не заварился. Затем, со стаканом и бутылкой в одной руке и с чашкой кофе — в другой, он снова вышел на веранду и, уютно там устроившись, принялся разглядывать горизонт, за которым только что исчезла «Грасиела». Очень скоро он был пьян.
Спустя полчаса появилась мама Ша и уселась в большом кресле с плетеной спинкой. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, словно их объединяло сейчас общее горе.
— Почему? — наклоняясь вперед, спросила она наконец. — Почему?
— Кое-кто хочет причинить ей зло. Один человек. Они пересекли океан, чтобы скрыться от него. Но похоже, он их все-таки нашел. И теперь они думают, что всю оставшуюся жизнь проведут в бегах.
— Элегба их защитит! — громко произнесла мама Ша. — Никто не сможет противиться воле Элегбы.
— Интересно, почему ваша богиня до сих пор им не помогла? — усмехнулся Марко Замбрано, в крови которого бурлил алкоголь. — Если таким образом она хотела преподать своей избраннице пару жизненных уроков, то я буду молиться, чтобы она никогда не обратила на меня внимание.
— Ты никогда не сможешь узнать, что это такое — быть избранным богами. Никогда!
Марко Замбрано скорчил смешную гримасу.
— Хочу за это выпить! — воскликнул он. — Хочу выпить за то, что я по-прежнему несчастный эмигрант, которому позволено наслаждаться теми немногими радостями, что еще остались на земле: ромом, женщинами да красками. — Он надолго приложился к стакану. — Я не верю в богов, — сказал наконец он и показал в ту сторону, где исчезла шаланда. — Хотя, когда она сидела передо мной, я готов был поверить в то, что ангелы существуют, ибо один из них сошел ко мне с небес. — Состроив горестную гримасу, он криво улыбнулся: — Хотите я вам признаюсь кое в чем, мама Ша? Я влюбился, влюбился как последний дурак в эту девчонку. И это всего за четыре дня. Да что я говорю, каких там четыре дня! Я влюбился в нее в первый же день. Я вошел вон в ту комнату, увидел ее, а она посмотрела на меня, и… паф! Я попался!
Мама Ша принялась охлопывать себя по бокам и копаться в своих многочисленных карманах, пока не выудила на свет божий одну из своих вонючих недокуренных сигар. Прикурив, она мощно затянулась и выдохнула струю дыма, которой могли бы позавидовать фабричные трубы.
— Боги ревнивы, — ответила она, откинувшись на спинку кресла. — Им не нравится делиться теми, кого они любят. Часто они подвергают своих избранников испытаниям, чтобы убедиться, что сделали правильный выбор. И да, эта девчонка не разочаровала Элегбу! С тех пор, как она взошла на борт твоей проклятой шаланды, у меня сердце болит! Но я счастлива оттого, что увидела ее, говорила с ней, а она прикоснулась ко мне. Это значит, что моя жизнь прошла не напрасно. — Она закрыла глаза, будто перебирая в памяти воспоминания, и, не прекращая курить, продолжила: — Иногда, в моменты сомнений, меня охватывает страх: а вдруг всю свою жизнь я лишь теряла время и ничего из того, во что я так верила, не существует? Неужели все мои видения — всего лишь бред выжившей из ума негритянки? И это ужасно, ибо ничего на этом свете так не пугает верующего человека, как сомнения! — Она открыла глаза и, улыбнувшись, посмотрела на Марко. — Но сейчас все по-другому! Сейчас я знаю, что все эти годы я жила не зря. Теперь я
верю, верю слепо, безоговорочно, в мир богов, способных создавать и уничтожать миры, играть людскими судьбами, дарить жизнь и посылать смерть.
— А я спрашиваю себя: кто из нас двоих на самом деле пьян? — заключил Марко Замбрано. — Или кто из нас более безумен. Я, со своей страстью к рому и любовью к бросившей меня девчонке, или вы, когда, накурившись своих отвратительных сигар, рассказываете о богах и их избранниках.
Мама Ша ответила не сразу. Она была занята, вытаскивая из кармана вязальные спицы и моток пряжи.
— Я ни в чем тебя не пытаюсь убедить, — наконец сказала она. — Однако, каким бы бесчувственным ты ни был, даже ты не сможешь отрицать, что твой дом изменился, ибо дух этого создания по-прежнему с нами. Здесь все пропиталось ею, и как бы далеко ни ушла шаланда, она тоже здесь. — Мама Ша в упор посмотрела на Замбрано, и взгляд ее был почти умоляющим. — Ты ведь разрешишь мне приходить чаще? Мне так хочется быть рядом с ней.
