— Правда? С кем же? — спросил он.
— С инспектором Дью из Скотланд-Ярда. Такой приятный человек.
— Вот как?
— Он приходил за информацией, которую ты должен был ему передать.
— Ага, — спокойно сказал Хоули. — Я ведь, по-моему, говорил тебе?
— Он сказал, что зайдет в среду вечером, — сообщила она. — В восемь. Он хочет с тобой поговорить.
Хоули кивнул, прошел в гостиную и уселся в кресло, слегка дрожа. Он замерз, поскольку четверть часа простоял под деревом через дорогу, прячась от Дью и Этель. Наблюдая за ними в окно, он дожидался, пока уйдет инспектор. «В среду вечером, — подумал он. — У нас осталось не так уж много времени».
Среда, 13 июля
В среду, 13 июля 1910 года, время для инспектора Уолтера Дью тянулось медленно. Он сидел у себя в кабинете с видом на Набережную и постоянно ловил себя на том, что подолгу смотрит в окно, не в силах сосредоточиться на работе. Перед ним лежало три папки, требовавших изучения, и он пытался каждой из них уделить внимание, но так ничего и не добился ни с одной. В первой содержались сведения о женщине, труп которой был выловлен в Темзе недалеко от Боу неделю назад: вскрытие показало, что она была задушена, а затем брошена в воду — в легких не обнаружили воды. Ей было шестьдесят два года, и Дью подозревал мужа. Когда пожилые женщины долгие годы пилят мужей, у тех в конце концов лопается терпение. Во второй папке содержался рапорт о серии грабежей в районе Кенсингтона — все они совершались поздно ночью, и ни в одном из домов не выявлено следов насильственного вторжения. Последняя же папка имела отношение к молодому человеку, которого сбила аристократическая карета, скрывшаяся с места преступления: по словам жертвы, на ней красовался герб принца Уэльского. Дью отложил эту папку на самое дно стопки, поскольку это дело, несомненно, будет самым сложным. Для его ведения потребуется применить все дипломатические способности.
Однако сейчас все это не имело значения, поскольку инспектор вскоре собирался вновь отправиться на Хиллдроп-креснт, 39. В то утро он надел свой лучший костюм и даже купил на улице у девушки цветок, который собирался вставить в петлицу, выйдя из конторы. Дью поставил его до вечера в стакан с водой, чтобы не завял; теперь же, когда инспектор взглянул на цветок, тот показался ему жалким и одиноким — срезанный аромат, отчаянно пытавшийся уцелеть наперекор судьбе. Дью взглянул на свое отражение в зеркале и остался доволен. У него был бодрый, бойкий вид — желанный сосед по столу, если чета Криппен-Ле-Нев пригласит его немного посидеть у них, на что он горячо надеялся. Затем, возможно, они с Хоули Криппеном прогуляются в местную пивную, а Этель останется мыть посуду. Они поговорят как мужчина с мужчиной, не касаясь своих схожих проблем в прошлом, и найдут еще много общего, на чем можно будет построить крепкую дружбу. Он снова сверился с часами. Не хотелось приходить слишком рано, но уже четверть восьмого, и если не очень спешить, он придет как раз вовремя.
— Собрались в гости, инспектор? — спросил констебль Милберн, когда он проходил через вестибюль.
— Что такое? — угрюмо сказал Дью, едва обратив внимание на это замечание.
— Я спросил, собрались к кому-то в гости? — повторил тот. — Просто вы надели праздничный костюм, да еще и с бутоньеркой в придачу. Обычно вы так не наряжаетесь, сэр.
— Обычно?
— Я и не думал вас обидеть, инспектор Дью, — быстро проговорил констебль Милберн. — Я просто хотел сказать, что обычно вы не носите таких дорогих костюмов. Разумеется, вы всегда хорошо выглядите. — Он глубоко вздохнул. — Вы очень красивый мужчина, сэр, — смущенно добавил констебль и тотчас об этом пожалел.
— Займитесь работой, Милберн, — велел Дью.
— Есть, сэр, — ответил тот, снова садясь.
— Дело в том, — произнес инспектор, через минуту обернувшись, чтобы сообщить констеблю о своих планах, чего он, как правило, никогда не делал, — что я собираюсь сегодня поужинать со своими близкими друзьями. Доктором Криппеном и его дамой. Поэтому я нарядился и считаю это достойным уважения. Вы должны брать с меня пример, Милберн, в случае, если вас и вашу юную леди когда-нибудь пригласят в гости.
Дью выложил это Милберну неожиданно для себя, но каково же было удивление констебля. Инспектор никогда не вел с ним пустых разговоров. «Может, — подумал юноша, — он хочет меня повысить? Такое вознаграждение было бы весьма кстати».
— Доктор Криппен? — переспросил он и задумался, сморщив нос. — Что-то знакомое, сэр. И где же я слышал эту фамилию?
— Полагаю, нигде, — сказал Дью, не желая делиться новым другом с рядовым констеблем.
— Нет, вспомнил, — воскликнул Милберн, припоминая несколько визитов миссис Луизы Смитсон. — По словам той женщины, он убил свою жену.
— Не говорите глупостей, Милберн. Этот человек — настоящий джентльмен. И свою жену он не убивал, уверяю вас.
— Но эта леди…
— Эта леди — если мы вправе называть таких женщин подобным словом — сделала необоснованное заявление, которое впоследствии оказалось совершенно абсурдным. Я лично знаком с доктором и могу вас заверить, что он человек высочайших достоинств.
— Вот как? — недоверчиво переспросил Милберн. — А как же тогда его жена? Она жива?
— Да, и преспокойно живет в Америке. Если быть точным — во Флориде. Миссис Смитсон допустила ошибку, и дело уже закрыто.
— Рад слышать, сэр, — произнес Милберн, широко улыбнувшись, а Дью развернулся и пошел к выходу. — Значит, вас ждет чудесный вечер, сэр.
Выходя из здания, инспектор помахал ему на прощанье рукой и вдохнул на улице свежий воздух: легкие наполнились счастьем и радостным предвкушением будущего вечера в кругу друзей. Стояла середина июля, и было еще светло; он прошел мимо парка и увидел группу молодых людей, игравших на лужайке в крикет. Их голоса весело разносились под кронами, и он ощутил великую радость жизни, прилив чувств к ближним, желание любить и быть любимым всеми. Подобные эмоции были ему несвойственны, и он упивался своим новым состоянием. Проходя вдоль Темзы, он испытал невероятное искушение вскочить на свободную скамейку и запеть, однако устоял перед соблазном, иначе его могли отвезти в приют раньше, чем он добрался бы до моста.
Инспектор шел легко и беззаботно: бросил пенни бездомному, который устроился ночевать на углу Морнингтон-креснт, и небрежно поздоровался с шедшими навстречу барышнями, едва прикоснувшись к шляпе. В животе немножко урчало, и он по-прежнему надеялся, что его, быть может, пригласят остаться на ужин. Еще утром Дью решил больше не требовать у доктора Криппена никакой информации о мужчине, наставившем ему рога. Что касается самого инспектора, он считал: пусть Кора со своим любовником проведут остаток жизни во Флориде, это не его дело. По прибытии он скажет Хоули, что дело закрыто и не нужно сообщать ни фамилии, ни адреса. Конечно, инспектор будет за это вознагражден их обществом и дружбой. «Вы можете навсегда забыть имя Коры Криппен», — скажет он. Дью чувствовал себя человеком, который собирается принести ближнему самую радостную новость в его жизни и знает, что будет за это так или иначе вознагражден. Говоря констеблю полиции Милберну, что дело закрыто, он вовсе не блефовал.
