— Да брось ты.
— Хоули, говорю же тебе, он понял.
Криппен встал и принялся ходить взад и вперед по каюте, думая над этим новым осложнением.
— Это ужасно, — сказал он. — Что, если он расскажет своему дяде?
— Он может. Но мне кажется — не расскажет.
— Почему?
— Беда Тома Дюмарке в том, что он по уши влюблен в Викторию Дрейк, которая ни за что не хочет от меня отстать. Поэтому он меня так ненавидит. Если он кому-нибудь и расскажет, то разве что Виктории Дрейк.
— Которая расскажет матери.
— Точно.
— Которая расскажет всем на пароходе.
— И впрямь.
— Но это же очень скверно. Его нужно остановить.
Этель пожала плечами.
— Даже не знаю как, — сказала она. — Он мне кажется какой-то неодолимой силой. Думаю, он хочет заполучить меня тем или иными способом. Особенно сейчас. Особенно после сегодняшнего вечера. Он жаждет моей крови.
Хоули задумался.
— Возможно, я должен поговорить с мистером Заиллем, — сказал он. — Сказать, что возникло недоразумение.
— Думаешь, он тебе поверит?
— Не знаю. А ты бы поверила?
Девушка поразмыслила.
— Думаю, меня пришлось бы долго убеждать, — призналась она. — Но мне кажется, у мистера Заилля нет оснований нам вредить. Похоже, он не из таких людей. Ведет себя как джентльмен, по принципу «живи и давай жить другим». Не сует свой нос в чужие дела. Но если даже сунет, мы сами в этом виноваты. Все было неправильно с самого начала. Зачем я переоделась? — Думая об этом, она все больше расстраивалась. — Почему мы не могли путешествовать просто как муж и жена? В крайнем случае изменили бы имена и фамилии, но этот обман… — Она огорченно покачала головой. — Нечто подобное должно было рано или поздно произойти.
— Я же тебе говорил, — сказал Хоули. — Необходимо считаться с общественной моралью. Люди никогда не смирились бы с тем, что неженатые мужчина и женщина спят в одной каюте. Нас сторонились бы всю дорогу. А так у нас получилось очень приятное путешествие, разве нет?
— За исключением того, что мне постоянно приходится отбиваться от девицы, охотящейся за мужчинами, и стараться, чтобы меня не прибил ненароком малолетний головорез? Что ж, если не считать этого, о таком отдыхе можно только мечтать.
— Нам не удалось бы этого избежать. Вспомни об условностях.
— Ах, эти дурацкие условности, — злобно сказала Этель. — Они меня бесят.
— Тем не менее они существуют. Я ведь тебе уже говорил: как только доберемся до Канады, сможем снова называть себя своими именами и все будет хорошо. Там никого не волнует, женаты мы или нет.
Этель вздохнула.
— Это единственное, чего я хочу, — тихо произнесла она. — Просто хочу, чтобы мы были счастливы. Вместе.
— И будем, — ответил он и сел рядом с ней на кровать. — Обещаю тебе.
Они поцеловались, и Хоули долго обнимал ее, утешая, подбадривая и обещая, что с началом новой жизни кончатся все их недавние мытарства. Этель в этом сомневалась. Они приближались к берегам Канады, но оставалось еще несколько дней пути.
Примерно в двадцати футах от них, в «президентском люксе», Матье Заилль задавал взбучку своему племяннику Тому.
— Ты бестолковый мальчишка, — орал он. — Ты хоть понимаешь, что, если б меня там не было, он наверняка выбросил бы тебя за борт?
— Не выбросил бы, — униженно сказал Том, ведь над ним взяли верх. — Я вполне могу о себе позаботиться.
— Только не на дне океана.
— Я б его поборол.
— Не смеши меня. Еще минута, и он бы сбросил тебя в воду. Если б я не подошел — тебе конец. Еще одна бессмысленная смерть в твоей семье. Надеюсь, в последнее время ты не сделал ничего предосудительного?
Том поднял брови:
— Например?
— В Антверпене не осталось девиц, с которыми ты был слишком близок?
Мальчик удивленно посмотрел на дядю, не зная, почему он об этом спрашивает.
— Нет, — ответил он. — Не понимаю. О чем ты?
— Не важно, — грубо отрезал Матье, покачав головой. — Просто когда я согласился взять тебя на свое попечение, я полагал, что в тебе есть хоть какая-то доля воспитанности. И что же я вижу? Обычного хулигана, которому не удалось закадрить девчонку, и он со злости пытается перерезать глотку парню, сумевшему это сделать.
— Послушай меня, дядя Матье, — сказал мальчик. — Я должен тебе кое-кто рассказать.
— Я знаю все, что мне необходимо знать, уверяю тебя, — закричал тот. — И обещаю тебе, Том, если ты будешь вести себя так и в Канаде, я моментально тебя укорочу. У меня есть собственная жизнь, и я не позволю никому из вас, Дюмарке, меня отвлекать, ты слышишь? Я уже не в том возрасте, чтобы наблюдать подобные спектакли.
— Да, слышу, — спокойно ответил Том. — Но, пожалуйста, послушай меня одну минутку. Я должен тебе кое-то сказать.
— Что? Что у тебя еще?
Том подумал минуту и облизнул губы, не зная, как выразиться, чтобы не выглядеть сумасшедшим.
— Этот Эдмунд, — сказал он. — Он какой-то странный.
— Странный? Что ты имеешь в виду?
— У него… Как бы это объяснить. Кажется, у него нет того, что есть у всех остальных.
Матье уставился на него, задумавшись: неужели его племянник пришел к тому же открытию, которое сам он сделал несколько дней назад? Если да, это поразительно.
— В смысле? — спросил он.
— У него нет яиц! — закричал Том, вскочив. — Клянусь. Я знаю, это звучит дико, но у него между ногами вообще ничего нет!
— Послушай меня, Том, — сказал Матье, крепко взяв его за плечо. — Людей, без приглашения сующих нос другим людям между ног, нередко подстерегают неприятные сюрпризы. Очень невежливо так поступать.
— Я не шучу, дядя Матье.
— Я знаю. Но ты можешь ошибаться.
— Я уверен.
Матье поразмыслил.
— Что ж, раз уж так случилось, я тоже в этом уверен, — наконец тихо сказал он. — Я выяснил это несколько дней назад.
— Ты?
— Да. Просто не хотел никому говорить.
— И что же с ним стряслось? Отрезали?
Матье рассмеялся.
— Нет, дурачок, — сказал он. — Никто их не отрезал. Просто у него их никогда и не было.
Том нахмурился. Он не понимал.
— Как же у него могло не быть…
— Он — на самом деле не «он», — сказал Матье, — а она. Эдмунд Робинсон — вовсе не юноша. Твой соперник в любви к Виктории Дрейк — другая девушка.
