— Разумеется, — говорила она на одной такой встрече, когда мы обсуждали пятипроцентное падение удельного веса компании в обороте рынка между шестью и семью вечера, — самая большая ваша ошибка — в том, что вы избавились от Тары Моррисон. Она привлекала любителей сисек и задниц.
— Мы от нее не избавлялись, — раздраженно ответил я, заметив, что ей нравится производить впечатление на мужскую аудиторию, изображая своего парня. — Она ушла по своей воле.
— Тара Моррисон была одной из немногих звезд этой станции.
— Есть еще Билли Бой Дэвис, — вполне предсказуемо выдал Алан. — Малыш.
— О, прошу вас, — сказала она, — да моя бабушка моложе его. Конечно же, он — имя и, в каком–то смысле, часть истории, но это больше не работает. Нам нужно новое, свежее дарование. Сырое дарование. Если бы нам удалось залучить Тару обратно… — тихо добавила она. Я покачал головой.
— Не думаю, — ответил я. — Кажется, она вполне счастлива на «Би–би–си». Роджер? — Я посмотрел на Роджера Табори, главу нашего новостного отдела — он походил на члена семьи Майкла Корлеоне
[67]
, смуглолицый, с зализанными назад темными волосами.
— Я кое–что слышал, — сказал он, слегка пожав плечами. — Она не в экстазе от того, что там происходит, но у нее контракт, так что…
— Здесь у нее тоже был контракт, — перебила Кэролайн.
— Нет, — решительно сказал я: меня раздражала ее манера рассуждать о том, в чем она мало смыслит. — Ее контракт закончился. Она решила не продлять его, поскольку ей сделали более выгодное предложение.
— Тогда вы должны были дать ей больше денег, разве не так? — снисходительно спросила она. Я посмотрел на нее, и улыбка сползла с моего лица.
— По–видимому, она хотела шестичасовой выпуск, — продолжил Роджер, слегка разряжая ситуацию. — Но они ей не хотели его отдавать, потому что хлопнула бы дверью Мег. Тогда она попросила часовой выпуск, и они сказали нет. Не знаю, почему, — она вполне бы с этим справилась. Они хотят поставить ее на «ТВ за завтраком», а она, естественно, отказывается. Ей подыскали несколько документальных вещичек, типа «Знаменитости на кухне» и тому подобное. Но ничего постоянного.
— Значит, ей следовало бы выяснить это до того, как она ушла от нас, верно? — пробормотал я, улыбнувшись Кэролайн. — Как знать, может она уйдет от них и вернется сюда, поджав хвост.
— Сомневаюсь, — сказала Кэролайн. По правде сказать, я тоже сомневался, хотя уже понял, что немного скучаю по Таре — с ней всегда было, как минимум, приятно общаться. Как и с Джеймсом. Но один мертв, а другая работает на конкурентов. — Но как бы там ни было, нам нужно обсудить еще один вопрос. Мы должны избавиться от Мартина Райса–Стэнфорда. И побыстрее.
Когда она это произнесла, все в комнате перестали дышать, а я откинулся на спинку и тихонько постучал карандашом по столу. Мартин Райс–Стэнфорд был тем человеком, который жил на верхнем этаже моего дома. При режиме миссис Тэтчер он был министром и потерял работу, когда встал не на ту сторону во время дебатов о будущем угольных шахт. Мартин считал, что следует закрыть их все, и к черту последствия. Миссис Т. придерживалась того же мнения, но знала, что делать это опасно; лучше заявить о закрытии ряда шахт, затем, после неизбежных протестов немного уступить и оставить некоторые открытыми, под шумок закрыв те, от которых ей хотелось избавиться в первую очередь. Любопытно, что несмотря на свою собственную позицию, Мартин посчитал это высшим проявлением политического цинизма и в один прекрасный день представил едкий отчет о планах миссис Тэтчер в «Вечерних новостях». Еще не пробило полночь, а она уже позвонила ему, уволила и пригрозила кастрировать, после чего в оставшиеся годы ее правления он стал для нее чем–то вроде bête noir
[68]
. Он был одним из тех, кто помог Джону Мейджору прийти к власти в 1990 году, хотя они друг друга терпеть не могли, и надеялся, что эта помощь принесет ему место в Палате лордов. К несчастью для него, помощь не всегда вознаграждается, и поэтому Мартину пришлось заняться сочинительством язвительных политических статей во все газеты, которые были готовы его печатать. Неожиданно он оказался талантливым карикатуристом и начал иллюстрировать свои статьи изображениями министров в виде различных гибридов — тела животных, человеческие лица. Так сам Джон Мейджор шлепал вперевалку походкой утенка, Майкл Портилло
[69]
разводил руками, демонстрируя павлиний хвост, Джиллиан Шепард
[70]
носилась по газетной странице в образе маленького ротвейлера. Но в итоге стало ясно, что писания Мартина несколько односторонни — он критиковал абсолютно все, независимо от того, насколько это хорошо или плохо. Он всегда говорил «нет». Его стали считать политически нездравым, крайне пристрастным и до нелепого предубежденным против любого человека, находящегося у власти. Кое–кто даже полагал, что он не в своем уме. Так что, естественно, он дозрел для работы на телевидении.
Переехав в квартиру на Пиккадилли, я довольно близко сошелся с Мартином. Время от времени он приглашал меня отобедать с ним и его молодой вздорной женой Полли, и какую партнершу на вечер я бы ни привел с собой, наши встречи всегда получались до смешного шумными. Его правые убеждения стали такими крайними, что могли считаться претенциозностью. Ему доставляло удовольствие выводить людей из себя; Полли почти не слушала его. Мне казалось, что я вижу его насквозь, и я не поддавался на его игры, но какую бы даму я ни пригласил, она в итоге принималась беситься все больше и либо выскакивала из дому, либо нападала на него — ужасная faux pas
[71]
: он наслаждался, провоцируя подобную реакцию.
После создания станции мне пришло в голову, что было бы забавно перенести безумие и провокации этих обеденных разговоров на телеэкран, и я пригласил Мартина вести собственное политическое ток–шоу три раза в неделю. Формат бы прост: получасовая передача, двадцать четыре минуты, не считая рекламы и титров, по два гостя в каждом выпуске. Как правило — политическая фигура и Разгневанный Либерал. Политическая фигура должна была говорить правильные вещи — во имя своей карьеры. Разгневанный Либерал — обычно актер, певец, писатель или кто–нибудь в этом роде — придерживался политкорректной линии. А Мартин демонстрировал свой дурной вкус, чтобы вывести из себя обоих. По мере развития программы становилось ясно, что политик будет делать все, чтобы защитить партийную линию, но никогда не зайдет слишком далеко и не станет порицать заведомую чушь, которую несет Мартин. И в то же время Разгневанный Либерал будет все более и более приходить в бешенство, говорить «меня от всего этого тошнит», или «господи, мужик, как ты можешь по–прежнему так думать?» — и всегда была вероятность, что Р.Л. запустит своим стаканом с диетической–негазированной–водой–без–льда–и–лимона в монструозную фигуру, сидящую перед ним. Это оказалось одной из моих лучших идей — прекрасное развлечение.
