— Нет. Она заболела, и ее отвезли в дом престарелых.
— Понятно. — Мистер Робертсон снова присел на широкий подоконник, опершись на руку и слегка подавшись вперед. — Так отчего тебе было неприятно убираться у нее?
Спросил, и Эми по голосу поняла, что он действительно хочет узнать. Она подумала и ответила:
— Дом был таким одиноким.
Он прищурился задумчиво и попросил:
— Расскажи.
— Там все было вычищено до стерильности — точь-в-точь музей. Не понимаю, зачем ей нужно было, чтобы я приходила раз в неделю, — нигде не было ни соринки.
— Значит, ты хорошо справлялась со своим делом, — улыбнулся он, но она перебила его:
— Вот камин, например. Она никогда его не топила. Там лежали березовые поленья, и она каждую неделю заставляла меня мыть эти поленья растворителем и теплой водой. Мыть дрова! — Эми тряхнула кудрями. — Странно, правда?
— Да, наводит тоску. — Мистер Робертсон кивнул.
— Так оно и было. Тоска зеленая, — закивала Эми, соглашаясь.
Как хорошо он ее понимал!
— А как ты нашла эту работу? — полюбопытствовал он, наклонив голову набок.
— В церкви, по объявлению.
Эми стояла, сцепив руки за спиной, и слегка раскачивалась туда-сюда, пока говорила. Этот разговор был для нее словно глоток родниковой воды.
— Там говорилось, что ей нужна помощь по дому, и мама решила, что хорошо, если бы мне этим заняться. Мама считает, что нам необходима хорошая репутация в церкви.
— Дай-ка угадаю… — Слегка откинув голову, он пристально разглядывал Эми, обдумывая этот последний штрих к ее портрету (мистер Робертсон вообще был человеком мыслящим, увлеченным «наблюдателем жизни», как он сам любил выражаться, и вот теперь он наблюдал за тонкими руками Эми Гудроу, сцепленными за спиной). — Мне почему-то кажется, что у вас не католическая церковь, а, скорее всего, конгрегационная.
Эми остолбенела — уж не умеет ли он мысли читать?
— Как вы догадались?
— Ты подсказала, — ответил он просто, — всем своим видом.
Он спрыгнул с подоконника, подошел к классной доске и принялся вытирать ее энергичными движениями.
— Знаешь ли ты, что выглядишь как типичная прихожанка конгрегационной церкви?
Она прошла по рядам и села на место Флипа Роули.
— Нет, потому что я вообще не представляю, как я выгляжу, — призналась она.
Эми теребила прядь волос, словно выискивая посеченные концы.
— Как лань, — он положил тряпку на полочку у доски и отряхнул ладони, — пугливая лань в лесу. — Он подумал о ее тонких руках и ногах. — Это всё твои волосы, конечно, — прибавил он вслух.
Она робко взглянула на него, вспыхнула и опустила голову.
— Нет, это действительно интересно. — Он взял стул Элси Бакстер и сел на него верхом, обняв спинку. — В Массачусетсе я сперва преподавал в шестом классе, затем, три года спустя, — в девятом, а теперь у меня снова множество таких же учеников. Самое интересное, каковы девочки в этом возрасте. Многие вдруг коровеют на глазах.
— Как это «коровеют»? — Эми все еще изучала кончики волос, его замечание по поводу развития девочек смутило ее еще сильнее.
— Толстеют. Ко-ро-ве-ют, — выговорил он по слогам. — А другие остаются тоненькими и длинноногими. Как юные лани.
— Конгрегационная лань, — сказала Эми, чтобы преодолеть неловкость.
Она забросила волосы за спину и вдохнула так глубоко, словно ей не хватало воздуха. Сжатые руки лежали на коленях.
— Вот именно. Конгрегационная лань, — подтвердил он так ласково и весело, что она невольно улыбнулась. — А что еще ты не любишь, расскажи? — спросил он, вытянув руки вдоль спинки стула Элси Бакстер. — Кроме уборки у старушек, что еще?
— Я не люблю змей. Даже думать о них невыносимо.
И действительно, от одной мысли о змеях у Эми задрожали ноги, поэтому она вскочила и метнулась в другой конец класса, а потом — обратно к окну. Облака почти полностью затянули небо, и только на краешке горизонта проглядывал солнечный блик. Немногочисленные машины проезжали мимо с уже зажженными фарами.
— Ладно, — сказал мистер Робертсон и обернулся в ее сторону, — тогда забудем про змей. А вот что ты любишь, Эми?
— Стихи, наверное, — сказала она, помедлив, — те, которые понимаю, конечно. А когда не понимаю, то чувствую себя полной дурой.
— Ты далеко не дура. Уж об этом можешь не беспокоиться, — заверил он ее, все еще сидя верхом на стуле Элси Бакстер.
— Спасибо, но вот то стихотворение про Евклида я не понимала до тех самых пор, пока вы не сказали о треугольнике — о том, как красив треугольник, и тому подобное. И наверное, я до сих пор не понимаю. Вот что значит «вздор»? Кто такие «те, кто мелет всякий вздор»?
Мистер Робертсон встал и вернулся к своему столу.
— Иди-ка сюда, — позвал он, похлопав ладонью по темно-зеленому словарю размером с каталог «Сирс».
Эми подошла и встала рядом.
— Красивый, — сказала она.
— Я люблю слова, — сказал он, — вроде «кьяроскуро». — Он взглянул в окно. — Ну вот, теперь уже только «скуро», без «кьяро». Присядь.
Она села за его стол, а он подвинул к ней словарь и велел раскрыть его на слове «вздор». Кончиками пальцев он случайно скользнул по ее руке, и внутри у Эми сладко екнуло. Так они и сидели рядышком, склонившись над словарем, пока угасали последние лучи февральского солнца. Вокруг глаз мистера Робертсона залучились морщинки, когда Эми украдкой, одними губами прошептала алфавит, вспоминая, что «п» следует за «о», а потом они снова и снова искали слова, пока не стихло все вокруг: ни стука швабры, ни топота, ни хлопков чирлидеров, давно уже разошедшихся по домам.
Исабель включила в машине радио. Эти темные тучи тревожили ее. Они были слишком черны для снеговых, а какого еще стихийного бедствия можно ждать в эту пору? Среди ясного неба может нагрянуть торнадо. И хотя у Исабель были весьма скудные познания о торнадо, она не думала, что при этом все небо чернеет. Еще в юности она слышала рассказ о том, как кто-то ехал по трассе и торнадо поднял в воздух его машину, а небо неподалеку оставалось при этом голубым. Она не знала, что стало с этим человеком, да и сомневалась теперь в правдивости рассказа. Она покрутила ручку, пытаясь поймать метеопрогноз. Если вдруг снова налетит метель, то крыша может не выдержать и опять протечет. Эта мысль расстроила Исабель. Придется звать мистера Крейна, если вдруг что.
«…семья обещает вознаграждение за любую информацию, которая поможет обнаружить след похитителя девочки — Деборы Кей Дорн, пропавшей из собственного дома десятого февраля. Подозреваемые до сих пор не названы».
Исабель покачала головой: бедные родители. Несчастная мать. Она выключила радио, поворачивая к дому. Ее оглушила тишина. В доме было темно.
