— Похоже, так. За Жорой следит кто-нибудь?
— Мы пасем, менты пасут.
— Менты — грубые люди. Засветятся, спугнут.
— Да не будет он с Жорой контачить. На кой ему?
— Какие есть предложения?
— Может, попроситься за решетку на месячишко? — предложил толстяк с крючковатым носом.
— Так не шути, — прервал обычное свое молчание Козырь. — Этим не шутят.
— Послать человека в Москву на переговоры? — вслух размышлял пижонистый товарищ в шейном платке, хозяин половины крымских автозаправок.
— Переговоры? Узнать, как нам расслабиться и получить удовольствие? Какую позу принять?
— Известно какую, — рыжеусый Али пропустил между пальцами несколько янтарных четок с красной кисточкой. — К лесу передом, к Москве задом. И прогнуться хорошенько в поясе.
— Никуда ехать не надо. Мобилизовать ребят и держаться вместе.
— Осадное положение? Круговая оборона? Это значит реально бросить дела. Тогда им и убивать нас не надо. Без помех приберут Крым к рукам.
— Командовать можно по сотовому.
— Командовать-то можно. По сотовому тебе много чего наплетут, на словах контора будет работать как часы. Потом высунешь нос посмотреть — все развалилось к едрене фене. Я вот ездил в июне отдыхать с семьей в Испанию. Тоже звонил сюда каждый день: все круто, все как доктор прописал. Потом месяц разгребал дерьмо.
— Кстати, насчет семей. Нас можно семьями шантажировать. Или женщин с детьми тоже вместе соберем?
— Полная херня, — заявил Картавый. — У меня уже трое погибших и один раненый. Все равно я в глухую оборону не уйду.
— Ведь не с кого-нибудь начал, с Тараса, — думал о своем человек с грубым рябоватым лицом и огромным стажем отсидки. — Тараса лучше всех берегли.
— Да пусть он даже самый-самый. Неужели он один всех нас поимеет?
— А ты уверен, что он в одиночку здесь воюет?
— Такие не берут напарников. Они никому кроме себя не верят.
— Я не про это. Где гарантия, что один из нас не работает на Москву?
Любитель швейцарских часов озвучил сокровенную мысль каждого из своих собеседников. Полминуты висело молчание.
— И кого ты конкретно подозреваешь?
— Если б я на кого-то подумал, мы бы собрались без него.
— Такую парашу обычно гонят, чтобы от себя подозрение отвести, — разозлился Картавый.
— Не хватало нам здесь вцепиться друг другу в горло, — протестующее замахал руками хозяин заправок в шейном платке.
— Правильно. Надо принять план действий и доказать, что мы здесь не лыком шиты. Урыть ублюдка, а еще лучше взять живым.
— Ага, размечтался.
— Нужна приманка. Пусть все до конца недели расползутся по щелям, а кто-нибудь один останется в пределах досягаемости.
— И кто будет этим достойным человеком? Мне не терпится с глубоким уважением пожать ему руку, — иронично заметил любитель швейцарских часов.
— Будем тянуть жребий. Возражения есть?
* * *
Голобродов явился к адвокату с повязкой на лице. Он возненавидел адвоката с тех самых пор, когда не смог подписать с первой компанией договор на нужных условиях. Теперь бывший литератор готов был отдать половину из виртуального миллиона долларов штрафа.
Адвоката он презирал так же, как «ниггеров», от которых пострадал, как «латинос», с которыми долго жил по соседству, и как эмигрантов — бывших своих соотечественников. Но сейчас только адвокат мог помочь ему.
Голобродов ожидал, что очкастый крысеныш уже сделал карьеру и теперь стоит во главе целой юридической фирмы. Каково же было его удивление, когда он нашел мистера Хантера на задворках убогой окраины процветающего Хьюстона. За прошедшие пять лет адвокат слегка поистерся, как истирается обивка дивана, где случайные парочки занимаются любовью.
Хантер сразу же узнал эмигранта из России, сказалась профессиональная память на лица. Приятное удивление за стеклами очков смешалось с озабоченностью:
— Что с вами приключилось? Есть медицинское заключение? Уже дали знать в полицию? Или попробуете запросить возмещение ущерба? Присаживайтесь, я скоро закончу.
Он вернулся в свой жалкий кабинет разбираться с проблемами супругов, выходцев из Вьетнама. По сравнению с их английским английский Голобродова был достоин возведения на пьедестал.
Неожиданно бывший литератор почувствовал слабый росток симпатии к Хантеру. Оказывается, не только одного Голобродова преследуют неудачи. Даже коренным американцам тоже приходится туго. Взять бы в русском или украинском магазинчике литровый пузырь водки, посидеть до утра, излить друг другу душу. Нет, америкосы до этого не доросли. Они будут жаловаться на конкретные обстоятельства, им незнакома высокая, метафизическая тоска по Истине, Красоте и Добру.
Дождавшись очереди, Голобродов сообщил, что сломанный нос не имеет к его делу ни малейшего отношения. Он преуспел, добился заключения договора на своих условиях. Вот, пожалуйста, Хантер может пролистать документ.
Поздравлять адвокат не спешил, на полчаса погрузился в чтение ключевых параграфов.
— Почему вы мне заранее не показали бумаги?
— Нашли подвох? — озабоченно спросил Голобродов.
— Ни одного. Это и подозрительно. Вряд ли они собираются выполнить хоть одно из положений вашего контракта.
— Надо прижучить товарищей. Наше с вами прежнее эксклюзивное соглашение остается в силе. Какой там стоял срок? Семь лет?
— Извините, но по тексту договора я не брал однозначного обязательства защищать ваши интересы.
Адвокат привел пословицу, примерный аналог русской о синице в руке и журавле в небе.
— Пятьдесят пять процентов вам и сорок пять мне. Без малейших колебаний Голобродов подписал новые условия.
— Надо отметить возобновление нашего сотрудничества. Я угощаю.
Закрыв на ключ жидкую дверь в свой теперешний офис, адвокат повел клиента в близлежащий бар, где взял два пива и чипсов. Голобродов уже привык не удивляться американским представлениям об угощении. Хантер вовсе не издевался и отнюдь не экономил на эмигранте. Он и своего коренного хьюстонца угостил бы точно так же.
— Это норма. Ровно столько можно себе позволить, если собираешься садиться за руль. А мне сейчас придется покрутиться.
— Ехать с тобой? — безличное английское «you» Голобродов произносил теперь как дружеское и доверительное «ты».
— Не надо. Зачем всему городу знать, что я веду твои дела? Да и повязка твоя привлекает внимание. Отдыхай, вечером встретимся.
