— Вообще, много чего не менялось. Немецкие верфи работали на совесть.
— Задам вопрос по-другому. Что там было самым лучшим и надежным? Куда нос в любом случае не собирались совать?
— К примеру, штурвал. Менять штурвал вообще не принято, дурной знак. Правда, «Лазарева» старый штурвал не уберег… Вообще, все рулевое управление — от штурвала до самого руля под кормой. Оно у фрицев всегда было сильной стороной.
* * *
В Севастополе развелось много бродячих собак. Так всегда происходит, когда повседневная жизнь людей становится тяжелой. Не хватает пенсии, не хватает зарплаты. Породистых собак бросают на произвол судьбы, дворовых шавок перестают подкармливать.
Рано утром крупная пятнистая сука — помесь дога с дворнягой — выбралась на пляж в поисках объедков, часто оставляемых людьми. Сезон купания уже заканчивался. Для местных вода стала холодновата, и только припозднившиеся с приездом туристы еще барахтались возле берега.
Здесь пляж считался не самым лучшим — слишком каменистым. Сука ничего не нашла. Она была беременной и чувствовала слабость. Сейчас, как никогда раньше, ей важно было наесться вдоволь. Хотя бы один раз, а потом можно неделю голодать.
Втянув ноздрями воздух, она учуяла человеческий дух. Повернула морду и заметила мужчину в чахлых кустах. Он почему-то разлегся не на солнце, как обычно делают это люди. Ничем съедобным от него не пахло, но собака все-таки решила приблизиться — в последнее время у людей появилось много еды, начисто лишенной запаха.
Протрусив полтора десятка метров, она заинтересованно вытянула морду. Лежащий человек приоткрыл один глаз и тяжело сглотнул, отчего крупный кадык сдвинулся вверх-вниз. Потом он с трудом приподнял голову, упираясь руками в землю, потом приподнял грудь. И вдруг он впился зубами в шею беспородной суке.
Она задергалась, пытаясь высвободиться. Но была настолько ошарашена поведением человека, что потеряла всякую волю к сопротивлению. Человеческий образ, впечатанный в собачий мозг тысячами и тысячами поколений, вдруг перевернулся, и она не смогла с этим справиться.
Зубы незнакомца были не такими крупными и острыми, как у собак, с которыми ей приходилось драться за пищу. Его челюсти были слабее собачьих. Но ненасытная его жадность многократно превосходила жадность любого другого существа. Он терзал собачью шею, вгрызаясь все глубже, пока сука не испустила дух.
Пеликан выпил всю кровь без остатка. Своим затуманенным, съежившимся умом он никогда бы не догадался о таком лекарстве. Ни один врач не выписал бы такой рецепт для человека, который выбрался с того света, пережив за час с небольшим смертельное переохлаждение, потом недостаток кислорода и под конец суровую декомпрессию.
Даже одного из этих факторов хватило бы, чтоб загнать в гроб обычного дайвера. Но есть, видимо, доля правды в древнем поверье: часть жизненной силы убитого перетекает к убийце. Племя киллеров — одно из самых живучих на свете. Чем больше народу человек грохнул своими руками, тем труднее лишить жизни его самого.
Кости Пеликана размягчились в воде, мышцы отказывались сокращаться. Одни только челюсти способны еще были сжиматься и разжиматься. Этими челюстями он выволок свое тело из моря, как выволакивают мокрую тряпку. Этими челюстями он загрыз беременную суку и напился ее горячей крови…
Собачья кровь подняла его на ноги и привела в нанятую квартиру. Очнувшись, он увидел над собой удивленное лицо с тонкой вертикальной полоской волос посреди гладко выбритого подбородка.
— Мои поздравления. Если ты выжил этой ночью, значит, долго будешь жить!
— Можешь привести сюда двух девок помоложе? — после долгого молчания с трудом выговорил Пеликан.
— Когда, сейчас? — тонкие брови Мушкетера сдвинулись вверх. — Желание пробудилось?
— Можешь или нет?
Действие собачьей крови медленно прекращалось. Пеликан терял контакт с собственным телом, переставал его чувствовать. Ему нужно было срочно согреться. От одной мысли о горячей ванне становилось еще хуже. Нет, соприкасаться с водой он сейчас не в состоянии. До сауны еще нужно добраться, а он не может даже пальцем шевельнуть и не желает, чтобы его носили, как парализованного.
Пусть достанут молодых девок, пусть они разденутся догола и просто полежат рядом, прижимаясь к нему с двух сторон.
ГЛАВА 40
Свой и чужой мобильники зазвонили почти одновременно. Глеб отдал предпочтение собственному.
— Нужно срочно потолковать, — потребовал Козырь.
— Обязательно. К вечеру освобожусь.
— Не катит, поздно. Через час все будут в сборе. У народа вопросы накопились.
«Трудовой народ, — усмехнулся про себя Сиверов, вспомнив всех восьмерых. — Ну, прямо соль земли».
— Через час никак не выйдет. Обойдитесь в этот раз без меня, некогда мне обсуждать планы на будущую пятилетку.
Он только что отдал оба баллона под заправку газовой смесью и с нетерпением ждал, когда их можно будет забрать. Предстоящее погружение будет последним в этом сезоне.
— Смотри. Рискуешь.
— В чем проблема? — у Глеба еще оставалась пара свободных минут.
— Тут у народа серьезные сомнения. Чем дальше, тем больше.
— Поганая штука. Для того, кто сомневается.
— Я-то еще на твоей стороне, — Козырь был необычно словоохотлив. — Но вся история с угоном на ночь трех тачек народу сильно не по вкусу. Зачем-то прикатили на берег, потом укатили.
— Это мне, господа, надо выставлять претензии. Наводку дал точную. А вы что вернули? Машины таксистам? Информации мизер… Погоди секунду, тут меня еще кто-то домогается. Взяв второй мобильник, Глеб уже предполагал, кого услышит.
— Обдумал твою идею, — заявил знакомый голос, звонивший на «цитрусовоз». — Возможно, нам в самом деле следует действовать сообща.
«Вот ведь выучился по-русски, собака, — подумал Глеб. — Какие словечки в обойме».
— Вы ж поймите, я не настаиваю, — объяснил он. — Вольному воля.
— А спасенному рай, — продолжил собеседник.
Его акцент становился то слабее, то сильней. И это позволяло отличать заранее припасенные заготовки фраз от экспромтов на ходу.
— Сейчас все уточним, — пообещал Сиверов. — Только докончу другой разговор. Достав из кармана вторую трубку, он приложил ее к уху.
— Алло, слушаю.
— Народ решил, что нам пытаются морочить голову. Какая-то каша заваривается, а мы понятия не имеем.
— Теперь просто новые лица добавились. Могу описать приметы еще одного кадра — вы его не видели. Едва Глеб упомянул про большой выступающий кадык, как Козырь хмыкнул:
— Пеликан, значит, пожаловал.
