Поблагодарив Веру взглядом, Данилов незаметно для пациента переместил записку в карман халата и как бы между делом заметил:
— Ждать долго, Игорь Иванович, хорошо бы еще укольчик, поддерживающий сердечную деятельность, сделать. А то как бы вам хуже не стало…
— Раз надо — делайте! — разрешил пациент и тут же спросил: — А какой укол?
— Альфа-амилазу, — Данилов многозначительно посмотрел на Веру, — протеолитический фермент, растворяющий тромбы и препятствующий их образованию. Укол внутримышечный.
— А какую дозу, доктор? — Вера, все правильно поняв, выудила из ящика ампулу с раствором аминазина, «тормозящего» нейролептика, и издалека показала ее Данилову.
На вид в мужчине было килограмм восемьдесят — восемьдесят пять веса.
— Одну ампулу, — одобряюще кивнул Данилов.
— Сейчас! — Вера распечатала шприц.
Минут через пять после инъекции пациент уснул. Данилов измерил ему давление. Сто двадцать на восемьдесят — нормальнее не бывает.
— Что же вы в загадки играли поначалу? — высказал Данилов Маше, убедившись, что ее благоверный крепко спит.
— Так у него слух, как локатор, — ответила она. — Попробуй я только скажи чего…
— А говорили — не буйный! — напомнила ей Вера.
— Ну, говорила… — замялась женщина. — Он же мебель в окно не швыряет и с ножом ни за кем не бегает! Так, поскандалит если или стукнет разок…
— Все ясно, — Данилова насмешила столь неожиданная и самобытная классификация буйства, но он, конечно же, не подал виду. — Вы ему вещи-то соберите.
— Уже собрала, — Маша махнула рукой. — У двери пакет оставила. Чаю хотите? Или кофе? У меня настоящий кофе, не растворимый…
— Ну, если уж настоящий, — улыбнулся Данилов, — то покрепче и без сахара.
— А вам? — хозяйка обернулась к Вере.
— А мне с сахаром! — Вера задорно тряхнула кудрями. — Гулять так гулять!..
Полтора часа прошло в ожидании и приятном безделье. Данилов выпил три чашки кофе и выслушал подробную историю Машиной жизни.
— С ним жить можно, когда он таблетки пьет, — все повторяла Маша и приводила еще один довод, подтверждающий ее слова.
У Данилова сложилось стойкое впечатление, что Маша попросту любит своего мужа.
Приехавшей «психбригаде» Данилов сдал мирно спящего пациента.
— Всегда бы так, — усмехнулся один из фельдшеров.
— Помочь погрузить? — предложил Данилов.
Все трое членов специализированной бригады были невысокими и худыми, если не сказать — щуплыми.
— Да вы что, коллега! — удивился врач. — Нас же трое. Счастливого вам дежурства!
— Взаимно! — ответил Данилов, направляясь к дверям.
— А я думал — вы там отек легких лечите! — встретил Данилова с Верой посвежевший от длительного отдыха Петрович. — Потом смотрю — «спецы» приехали. Поинтересовался кто — оказались психиатры…
— Яснопольская семнадцать, первый подъезд, — Данилов объявил следующий адрес.
— Что там?
— Женщина семнадцать, болит живот.
— В наше время в семнадцать лет мало кто женщиной считался, — заявил Петрович.
— Это смотря какой смысл вкладывать, — ответил Данилов.
«Псих» Игорь Иванович оказался последним из тех, кому во время дежурства снималась кардиограмма. После школьницы с аппендицитом Данилов выехал на ножевое ранение, за которым последовало отравление таблетками. После отравления была перевозка двухнедельного младенца из родильного дома в сто тринадцатую больницу, затем — почечная колика, после колики — битый алкаш на станции метро «Рязанский проспект», после алкаша — парнишка шестнадцати лет с сотрясением головного мозга. Последним вызовом оказалась доставка больного с гемофилией, порезавшего руку во время приготовления завтрака, в стационар…
— Вова, а где кардиограф? — поинтересовался доктор Могила, принимая у Данилова смену.
— В машине, — ответил Данилов, помня, что, возвращаясь от «психа» Игоря Ивановича, он закинул кардиограф в салон.
— Там нет, я смотрел, — Могила не шутил, он вообще был не из тех, кто любит шутку.
— Ты хорошо смотрел? — уточнил Данилов.
— Я трезвый! — обиделся Могила. — Хочешь — пойдем и посмотрим вместе.
Посмотрели вместе и не нашли кардиографа.
— Что за херня! — в сердцах высказался Данилов. — Погоди, посмотрю в комнате отдыха.
Была еще надежда, что во время одного из заездов на подстанцию он «на автопилоте» утащил кардиограф с собой.
Кардиографа не оказалось ни в одной из комнат отдыха, ни в туалете, ни на кухне, ни в диспетчерской…
— Петрович, ты кардиограф из салона не забирал? — заглянув в водительскую, спросил Данилов.
— Бог с тобой, — ответил Петрович. — Зачем мне кардиограф?
— Тогда куда он делся?
— А я почем знаю? — развел руками Петрович.
Ничего не поделаешь — пришлось Данилову идти к заведующей и признаваться в потере кардиографа.
— Еще один выговор, — нахмурилась Елена Сергеевна. — Не много ли, Владимир Александрович?
— Как есть, — пробурчал Данилов.
Он ожидал несколько иной реакции. Ожидал сочувствия, понимания, может быть — предложения вызвать милицию и разобраться… Вместо этого он услышал очередной упрек. Можно подумать, что он сам у себя украл этот чертов кардиограф, будь он неладен. Ни к чему было поминать выговор, хотя и ясно, что при потере кардиографа без выговора не обойтись.
— Идите, Владимир Александрович, — вздохнула заведующая.
Если бы Данилов сейчас вспылил, обозвал бы ее дурой или еще как-нибудь, стукнул бы кулаком по столу или в другой форме выразил свое возмущение, то, возможно, она повела бы себя иначе… Но Данилов повернулся и, не сказав больше ни слова, вышел из кабинета заведующей.
То ли признавая свою вину, то ли ставя себя выше обстоятельств.
Вовка Данилов всегда был гордым. Это запомнилось Елене Сергеевне еще со студенческой поры. С возрастом он ничуть не изменился. Что ж — тем хуже для него.
— Владимир Александрович, а может, заявление в милицию написать надо? — предположила Вера.
— Да ну! — отверг Данилов. — Что я им скажу? Что не знаю, где пропал кардиограф — в одном из шести стационаров, где мы были, или на подстанции… Все равно — получу выговор и буду ежемесячно выплачивать по пятьсот рублей.
— Если не по тысяче, — вздохнула сердобольная Вера.
— Да хоть бы и по тысяче! — разозлился Данилов. — Снявши голову по волосам не плачут! И вообще — хватит об этом! Пропал кардиограф — ну и ладно! Выплачу, не в первой!
