— Шершнев? — быстро спросил Глеб. Арнаутский с сомнением покачал головой.
— Говорю вам, он экономист, а это — задача для математика, и притом далеко не для всякого. Я бы, например, за нее не взялся. Вы правы, воспользоваться открытием, которое сделал кто-то другой, Шершнев мог бы. Но это мог бы сделать любой мало-мальски знающий экономист, для этого вовсе не обязательно изучать Библию.
Глеб встал.
— Спасибо, профессор, — сказал он. — Вы мне очень помогли.
— Врете, — с удовольствием возразил Арнаутский. — Ни капельки я вам не помог. Вы лицо свое видели? У вас глаза, как блюдца, это даже под темными очками видно. У вас теперь вдесятеро больше вопросов, чем до встречи со мной. Так вам и надо, юноша.
Глеб молча поклонился, повернулся на каблуках и быстро двинулся прочь. Чертов старый сексот был прав: вопросов у него не убавилось, а стало еще больше, и непонятно, кому эти вопросы задавать.
Глава 6
— Кос-тыль! Кос-тыль! Кос-тыль!!! — ритмично скандировала толпа.
Свет прожекторов привычно слепил глаза, по лицу, смешиваясь с кровью, тек соленый пот, в голове все еще немного шумело после последнего удара, когда Мурза подловил Костылева на примитивный хук слева; руки налились свинцовой тяжестью, тело было скользким от пота, перед глазами стоял какой-то пульсирующий жемчужный туман — не то дым от множества сигарет, не то испарения сотен втиснутых в узкое пространство, обильно потеющих тел, — и громоздкая, вся в угловатых буграх мышц фигура Мурзы с длинными, как у гориллы, руками, тихонько покачиваясь, плавала в этом тумане, время от времени делаясь зыбкой и расплывчатой.
Потом Костылев сообразил, что покачивается вовсе не Мурза, а он сам, и резко тряхнул головой. Все сразу встало на свои места, жемчужный туман рассеялся, и оказалось, что Мурза тоже нетвердо стоит на ногах, что левый глаз у него заплыл страшным черно-багровым кровоподтеком, а скуластая азиатская морда причудливо и страшно разрисована потеками пота, смешанного с кровью.
Рефери подал команду и поспешно отступил назад, спасая белый костюм и галстук-бабочку. Мурза прыгнул вперед, разворачиваясь в классической “вертушке”, вернее, в жалкой пародии на классическую “вертушку”, потому что шел уже одиннадцатый раунд, а предыдущие десять они оба отработали в полную силу. Им обоим крепко досталось, и ни о каких красотах стиля нечего было даже мечтать — не свалился, пытаясь ударить противника, и ладно.
Костылев блокировал удар, хлесткий шлепок утонул в кровожадном реве публики. “Давай, Мурза! Мочи его, Костыль!” — доносилось отовсюду. Костылев заставил себя нырнуть под просвистевшую в воздухе ярко-красную перчатку Мурзы и коротко ударил по корпусу — раз и еще раз. Мурзу отбросило назад, он неловко подпрыгнул, возвращаясь в боевую стойку, и в этот момент Костылев нанес ему свой коронный удар ногой, который приберегал на протяжении всего боя. Мурза опрокинулся на спину, Костылев прыгнул сверху, обрушившись на него всем весом, и несколько раз сильно ударил локтем в солнечное сплетение. Это было жестоко — пожалуй, чересчур жестоко даже для того, чем они тут занимались, но Мурза был крупнее, тяжелее и выносливее, и Костылев не хотел упустить этот единственный шанс на победу. Кроме того, сегодня он обещал Алене заехать к ней на ужин. Там могли быть ее родители, и ему следовало хоть немного поберечь лицо.
Он встал, шатаясь как пьяный. Толпа ревела нечленораздельно и страшно, заставляя повисший облаком табачный дым испуганно колыхаться и клубиться, свиваясь в сизые узлы вокруг слепящих пятен прожекторов. Мурза слабо шевельнулся на ковре и, опираясь на широко раскинутые руки, с трудом оторвал от пола лопатки. Толпа рявкнула, притихла и снова взревела, когда противник Костылева обессиленно откинулся на спину и устало закрыл глаза — вернее, единственный уцелевший глаз.
Рефери взял Костылева за руку и победным жестом вздернул ее вверх. Костылев повернул голову и увидел, как с ринга уводят Мурзу — не столько, впрочем, уводят, сколько уносят. “В одиннадцатом раунде победу нокаутом одержал чемпион Московской области, многократный победитель клубных первенств, непобедимый Костыль!” — пропели репродукторы. Ничего не видя перед собой, кроме расплывчатых бледных пятен с зияющими дырами орущих ртов, Костылев вяло потряс в воздухе перчаткой, нырнул под канаты и пошел в раздевалку. “Непобедимый Костыль, — мысленно повторил он, направляясь плохо освещенным коридором в сторону душевой. — Были времена, когда за „Костыля“ я мог и в рыло закатать, а теперь это, можно сказать, титул... Что за жизнь такая? Даже имени своего у меня нет, одна кличка, как у собаки. Вот как, к примеру, Мурзу зовут? Пять лет мы с ним друг другу морды чистим, а как зовут его — не знаю. А, какая к черту разница! Важно то, что сегодня он меня чуть не уделал. Еще бы капельку, и все. Стал бы тогда непобедимый Костыль сломанным Костылем...”
Когда после душа он вошел в раздевалку, Мурза уже сидел на скамейке и с угрюмым видом драл зубами шнурок левой перчатки.
— Слушай, Мурза, — сказал ему Костылев, — тебя как зовут?
— Касым, — нисколько не удивившись, ответил Мурза. Впрочем, насколько мог припомнить Костылев, Мурза никогда и ничему не удивлялся.
— Касым, — повторил он. — А меня — Володя.
— Я знаю, — сказал Мурза и опять вгрызся зубами в непослушный шнурок.
— Помочь? — спросил Костылев.
Мурза молча помотал головой, рванул, выплюнул шнурок и, закусив зубами перчатку, стащил ее с руки.
— Ты извини, Касым, — сказал Костылев. — Я сегодня немного того... чересчур. Так ты не обижайся, ладно?
— Ладно, — сказал Мурза. Его разрисованное монгольское лицо было непроницаемо, как у каменного Будды. — Это же работа! Какие могут быть обиды?
— Ну, будь тогда.
— До свидания, Володя. В следующий раз я тебя положу.
— Очень может быть, — ответил Костылев.
Мурза был прав: Костылев знал, что в матче-реванше ему не победить. Разве что ему снова повезет.
Он оделся и привел себя в относительный порядок перед зеркалом — пригладил волосы и заклеил полоской тонированного розовато-коричневого пластыря рассеченную бровь. Пришел Михеич, принес конвертик с чемпионской получкой, потрепал по плечу и спросил, как самочувствие. Тон у него был сочувственный: от взгляда Михеича, старого боксера и опытного тренера, конечно же, не укрылось то обстоятельство, что бой Костылев выиграл только чудом. “Нормально чувствую”, — сердито буркнул он, разглаживая пластырь и кривясь от боли. “Ну-ну”, — сказал Михеич и вышел из раздевалки.
У парадного подъезда шумела и визжала толпа поклонниц — в основном соплячек до восемнадцати лет. Костылев обошел это стадо с тыла, через черный ход, торопливо забрался в машину, бросил на заднее сиденье полупустую спортивную сумку, завел двигатель и рванул с места так, что завизжали покрышки.
У станции метро он остановился и купил букет, благо денег в данный момент было хоть завались. Держа цветы под мышкой, как банный веник, он закурил и позвонил Алене — позвонил, понятное дело, на мобильный, чтобы ненароком не нарваться на потенциальную тещу или, того хуже, на тестя.
