Оленька подумала и согласилась.
Теперь у доктора Юртаевой была следующая, не менее важная и не менее трудная задача — уговорить пациентку на прокол околоплодного пузыря. Эта простая манипуляция обычно ускоряла процесс, но Оленька от прокола отказывалась, твердя: «Пусть все идет так, как положено».
— А я бы сделал прокол, — высказался Данилов, — нельзя же идти на поводу у пациента, когда тот заведомо неправ.
— А как же демократия и права пациента? — поддела его Девяткина.
— А как же долг врача? — Данилов поморщился от особо пронзительного вопля роженицы. — Согласись, что профессионал оценивает показания несколько иначе, чем дилетант. Согласие согласием, но…
Еще один вопль.
— Оленька, может быть мы все же… — начала Юртаева.
— Не-е-ет!
В подтверждение серьезности своих намерений Оленька съездила ногой по уху акушерку Вартик.
— Так мы до следующего утра провозимся, — резюмировала Девяткина. — Первые роды ведь.
Часы над входом показывали четверть первого. Дня, а не ночи. В этом свете пророчество Девяткиной выглядело особенно мрачным.
— Не наша вина, — вздохнул Данилов. — но муторно. Не люблю сидеть без дела.
Ему было скучно. Он с удовольствием бы занялся чем-нибудь полезным и нужным, но приказ главного врача был однозначным: «Из родзала никуда! Разве что в туалет, и то — пулей!»
— Действительно, Ивановна могла бы во время осмотра, словно невзначай, воды выпустить, — согласилась Девяткина. — Подсказать ей, что ли?
— Захочет — сама сообразит.
Неслышной поступью в зал вошла главный врач. Высокая и плотная, Ксения Дмитриевна двигалась очень легко, и мало кто в роддоме рисковал заниматься чем-либо запретным или отлынивать от работы, сознавая, что «хозяйка» может появиться рядом в любую минуту.
— Ну, как у нас дела? — преувеличенно бодро спросила главврач.
— Еще не родила, — невежливо отозвалась акушерка Вартик, левое ухо которой покраснело и немного припухло.
— Я вижу, — ответила Ксения Дмитриевна, подходя к кровати. — Ну, Оленька, как ваше самочувствие?
— Хреново! — ответила Оленька, которой и впрямь приходилось несладко. — А-а-а!
Юртаева зашептала на ухо главному врачу. Та выслушала, демонстративно подняла глаза к потолку и слегка покачала головой.
— Елена Ивановна настаивает на проколе пузыря, и я с ней полностью согласна, — пропела она медовым голоском. — Ведь это существенно ускорит процесс и облегчит ваши страдания…
— Нет! Никаких посторонних вмешательств! О-о-о-а-а!
— Страдание очищает душу! — шепнула Данилову Девяткина.
— И укорачивает жизнь, — в тон ей отозвался Данилов.
— Ну, подумайте, подумайте, — не стала настаивать «хозяйка». — Елена Ивановна, если понадоблюсь — я у себя.
На выходе она остановилась возле Данилова и Девяткиной.
— Доктора! А где ваши сестры?
— В коридоре разминаются, — ответил Данилов, вставая.
— Что-то я их там не видела! — нахмурилась главный врач. — Курят небось.
Данилов ожидал продолжения, но «хозяйка» махнула рукой, мол, что с вас взять, и вышла столь же неслышно, как и вошла.
Время, казалось, замерло. Крики, стоны, уговоры, причитания — все это слилось в единый фон, плотную пелену, обволакивающую и отупляющую сознание. Данилов снова посочувствовал охранникам — не каким-то конкретным, а вообще всем: ведь это невыносимо трудно — сидеть сложа руки и ждать, ждать, ждать… Прихода начальства, часа «икс», конца смены — ожидание тягостно и мучительно. Кто сказал, что хуже всего ждать и догонять? Гнаться — интересно: азарт, состязание, предчувствие победы, смена декораций. Разве сравнится погоня с ожиданием?
В перерыве между схватками пациентке в очередной раз захотелось прогуляться по родовому залу. Поддерживаемая Юртаевой и Вартик, она спустилась на пол, и, игнорируя просьбы передвигаться осторожно, сделала два довольно смелых шага. На третьем шаге пузырь наконец-то лопнул и околоплодные воды хлынули на пол.
— Ой, что это?! — воскликнула Оленька.
Будущую мать срочно вернули на ложе. Доктор Юртаева при помощи специального ремня присоединила к ее животу датчик монитора сердцебиения плода, подождала, пока санитарка, вызванная из коридора, вытрет пол вокруг кровати, затем натянула перчатки и занялась осмотром.
— Головка установилась! — оповестила она всех присутствовавших.
— Долго еще? — поинтересовалась роженица.
— Не очень, — туманно ответила доктор. — Посмотрим, как дальше пойдет раскрытие…
— Мне главное, чтобы без лекарств! — простонала Оленька. — Чтобы все естественно…
— Вообще-то всем главное — чтобы ребенок здоровый родился, — шепнула Девяткина. — Ксения ушла, пойду-ка я покурю…
— По моей команде мы станем тужиться так, как учили, — завела свою песнь Вартик, — и не будем халтурить. Будем тужиться как следует! Но — по команде! Скажу «тужься» — надо тужиться, скажу «не тужься» — останавливаемся.
Казалось бы, зачем ей в десятый, если не двадцатый раз, повторять одно и то же? Но женщины, особенно те, кто впервые рожает, часто теряются от боли и невозможности контролировать себя, забывая и то, чему их учили до родов, и то, что им объясняли полчаса назад. К тому же уверенный тон голоса акушерки успокаивает роженицу, придает ей уверенности в благополучном исходе родов. Из молчуньи хорошей акушерки не получится, молчуньям лучше в операционные сестры идти.
Данилов прислонился спиной к стене и прикрыл глаза. Ночью ему не удалось поспать: Никита, в котором вдруг забурлила подростковая самостоятельность, не явился домой к положенным девяти часам, а его телефон был выключен. Пока Лена обзванивала приятелей и одноклассников сына, Данилов, вооружившись мощным фонарем, обошел весь район. Периодически он звонил жене и, узнав, что Никита пока не найден, расширял радиус поисков.
Блудный сын явился домой в половине первого. Объяснил, что ходил с приятелем в кино, а потом еще «немного погулял и незаметно загулялся». Мобильный же он впопыхах забыл зарядить и заметил это только по возвращении домой.
Он не отвечал на вопросы, огрызаясь на упреки. В третьем часу ночи Лена наконец отправила Никиту спать, а потом до утра фантазировала на тему «Где он был, и что там делал, и что с ним вообще происходит». Ей не приходило в голову, что это обычная подростковая безалаберность и вечное желание ребенка доказать всем, что он уже взрослый.
Данилов успокаивал жену, пытаясь погасить бурю эмоций своей рассудительностью.
Елена позволила себя убедить, что с Никитой все нормально, лишь в седьмом часу утра, когда ложиться было уже поздно. В итоге Данилову невыносимо хотелось спать. Он надеялся наверстать свое вечером, начав «давить подушку» чуть ли не семи часов, но, придя на работу, узнал о внеочередном «дежурстве».
