Компания засмеялась и замахала мне руками.
Когда я пробирался сквозь шумную толпу посетителей, обступивших барную стойку, на мгновение мне померещилась стройная женская фигура с длинными русыми волосами, сидящая спиной к двери и отчаянно жестикулировавшая.
Я тряхнул головой, прогоняя видение. Орели Бреден сейчас работает в своем ресторанчике на улице Принцессы. А я пьян.
Тут дверь распахнулась, и вместе с порывом холодного ветра в зал вошел долговязый блондин, а с ним черноволосая девушка в малиновом пальто, тут же прильнувшая к своему спутнику.
Оба выглядели счастливыми, и я отступил в сторону, пропуская их.
В Париже холодно и дождь, но что значит погода для влюбленных?
7
— Так ты считаешь, что это полное сумасшествие? Брось, пожалуйста!
Вот уже битый час мы с Бернадетт сидели в бистро «Палетт», в котором в тот вечер яблоку было негде упасть. Нам удалось занять столик у самой стены, и сейчас мы обсуждали фильм, который только что посмотрели («Вики, Кристина, Барселона»), а также и то, насколько реальны ожидания некоей Орели Бреден.
Бернадетт вздохнула:
— Я только хочу сказать, что в дальнейшем тебе следует направлять свою энергию на более осуществимые цели. Чтобы не разочаровываться в очередной раз.
— Ага, — кивнула я. — Но когда Кристина ушла со своим диким испанцем, который к тому же объяснил ей, что хочет переспать не с ней, а с ее подругой, ты нашла ее планы вполне реалистичными.
Наши мнения о героине фильма разошлись.
— Я так не говорила, — возразила Бернадетт. — Я лишь сказала, что в ее случае можно попробовать. Так или иначе, этот тип понравился мне своей честностью. — Она подлила мне вина. — Милая Орели, это же кино, что ты так разволновалась? Ты считаешь эту историю нереальной, я нахожу ее вполне правдоподобной. Тебе больше по душе Вики, мне — Кристина. Будем из-за этого спорить?
— Нет, — ответила я. — Просто меня бесят твои двойные стандарты. То, что этот человек мне ответит, маловероятно. Но это возможно.
— Ах, Орели, ты невыносима! Я же только сегодня искала для тебя в Интернете информацию об этом авторе. Все это очень забавно и даже интригующе, но я не хочу, чтобы ты снова во что-нибудь влипла. — Тут она взяла меня за руку и вздохнула. — Знаешь, у тебя просто талант влезать в разные безнадежные истории. Сначала этот чокнутый художник, который неделями где-то пропадал. А теперь таинственный писатель, который — как бы ты там ни интерпретировала его роман — общительностью не отличается.
— То же утверждает этот смешной Цербер из издательства. Ты полагаешь, он прав? — Я обиженно рисовала вилкой узоры на салфетке.
— Не знаю, — пожала плечами Бернадетт. — Но я желаю тебе счастья. Не могу видеть, как ты вкладываешь свою душу в безнадежное дело.
— А педиатр — это реально, да? — вспомнила я.
«Чем тебе не пара тот симпатичный педиатр? — спрашивала меня Бернадетт, когда мы, возвращаясь из кино, размышляли о том, сколько может идти письмо из Англии. — Все ж лучше, чем попусту мечтать».
— Хорошо, мне не стоило вспоминать этого педиатра, хотя он действительно очень мил, — сказала на этот раз Бернадетт.
— Милый зануда, — кивнула я.
С доктором Оливером Кристофлом Бернадетт познакомила меня еще летом, на празднике в честь своего дня рождения, и до сих пор не потеряла надежды нас соединить.
— Да, ты права, — кивнула она и многозначительно улыбнулась. — Он не производит впечатления. Ну, хорошо. Сейчас наша задача — дождаться письма из Англии. Но держи меня в курсе, хорошо? Если что — скучный доктор будет к твоим услугам, дай только знать.
Я смяла салфетку и бросила ее на тарелку с еще не доеденным омлетом.
— Договорились. — Я достала кошелек. — Итак, я тебя пригласила… — По спине пробежал холодный ветерок, и я поежилась. — Неужели обязательно так долго держать открытой дверь? — проворчала я, подвигая к себе блюдце, на котором лежал счет. — (Бернадетт бессмысленно уставилась на меня и сузила глаза.) — В чем дело? — возмутилась я. — Я опять что-то не так сказала?
— Нет-нет. — Подруга быстро опустила голову, и я поняла, что она смотрела не на меня. — Давай возьмем еще эспрессо.
Я удивленно подняла брови.
— С каких это пор ты пьешь кофе так поздно? Ты ведь все время жалуешься, что не можешь заснуть!
— Но сейчас мне хочется. — Бернадетт глядела мне в лицо и улыбалась, словно гипнотизировала. — Ну-ка. — Тут она достала из сумки кожаную папочку. — Ты не видела эту фотографию Мари? Это она у моих родителей в Оранже, в саду.
— Нет, Бернадетт… что… что случилось? — (Ее глаза беспокойно бегали.) — Что ты там высматриваешь?
Взгляд Бернадетт был устремлен куда-то в зал. Или ее внимание привлекла картина на стене?
— Ничего-ничего, я ищу официанта, — успокаивала меня она. И вдруг зашипела, заметив, что и я завертелась: — Только не оборачивайся!
Бернадетт схватила меня за руку, но было поздно. Оглянувшись, я увидела Клода. Он стоял в центре холла, как раз в проходе к внутреннему залу, где расположились мы с Бернадетт, нежно обняв молодую женщину с короткими черными волосами и розовыми щеками, чем-то похожую на монгольскую принцессу. На ней было приталенное пальто из малинового фетра с бахромой на рукавах и по низу подола, под которым выделялся круглый живот. Влюбленные ждали, когда освободится столик у окна; посетители как раз рассчитывались с официантом.
Я проревела всю дорогу до дома. В такси Бернадетт молча держала меня за руку, протягивая один платочек за другим.
— И знаешь, что самое ужасное? — спросила я ее уже дома, когда она принесла мне в постель горячего молока с медом. — Что это самое пальто мы с ним недавно видели в витрине магазина на улице дю Бак. Я тогда сказала, что хочу такое на день рождения.
Предательство и ложь ранят больнее всего. Подсчитав по пальцам месяцы, я пришла к выводу, что Клод изменял мне около полугода. Каким же счастливым выглядел он рядом с этой монгольской принцессой, положившей руку на свой округлившийся живот!
В бистро мы дождались, пока эти двое займут столик у окна, а потом вышли. Клод не видел меня — слишком был занят своей белоснежкой.
— Как ужасно все получилось, Орели, ты ведь совсем уже от этого отошла! — повторяла Бернадетт. — А теперь что! Как в плохом романе.
— Это пальто он собирался подарить мне… Как это… бесчеловечно… — Я посмотрела на Бернадетт глазами раненого зверя. — Эта женщина стояла там… в моем пальто… такая счастливая… У меня скоро день рождения, а пальто уже нет. Это же несправедливо!
Бернадетт гладила меня по голове.
— Выпей еще молока, — говорила она. — Конечно, это несправедливо. И ужасно. Так не должно было случиться, но жизнь не всегда идет, как нам хочется. В конце концов, ведь не в Клоде дело, так?
