— Верно, — сказал я.
— И, насколько мне известно, пришли, чтобы заглянуть в кое-какие наши записи?
— Да, у меня тут с собой документы, которые могут нам помочь отыскать…
— Мне позвонили из Слайго, поэтому я смогла начать поиски, не дожидаясь вас.
— А, понимаю, значит, она все-таки позвонила, но ведь она сказала, что…
— В этом досье у нас два документа, — сказал она, раскрыв тоненькую папку. — Ребенок, которого вы ищете, пробыл у нас недолго.
И слава богу, чуть было не вырвалось у меня, но я сумел не произнести этого вслух.
— И хотя документы эти довольно старые, насколько я понимаю, мать еще жива, ну и ребенок, конечно…
— Так значит, ребенок был, значит, есть ребенок?
— О да, совершенно официально есть, — сказала она, широко улыбнувшись. Хоть с ирландскими диалектами у меня не очень, но я все же рискнул предположить, что ее — родом из Керри, ну с запада — это уж точно. Ее немного казенная речь, как я предположил, была результатом долгой возни с документами. Надо отметить, что она производила приятное впечатление умной и воспитанной женщины.
— Вы слушаете? — спросила она.
— Да-да.
— У нас есть свидетельство о рождении, — сообщила она. — И есть также сведения о приемной семье, куда отдали ребенка. Однако не думаю, что эти люди видели свидетельство о рождении, а если и видели, то лишь мельком. Им достаточно было знать, что ребенок здоров, родился в Ирландии и крещен в католической вере.
— Звучит разумно, — заметил я, хотя, едва договорив, решил, что сказал какую-то глупость. Эта женщина, если честно, внушала мне трепет, было в ней что-то такое, царственное.
— Нашему стремлению подыскать ребенку хорошую семью, разумеется, поспособствовало то, что он приходился родней сестре Деклан, упокой Господь ее душу. Я тогда была еще очень молода и хорошо ее помню. Она была прехорошенькая западная ирландка, большая отрада и для своей матери, и для нас. В свое время в Бексхилле лучше нее не было сестры милосердия. Большое было достижение. Да и сироты по большей части ее любили. Любили.
Она сделала упор на последнем слове — еле заметно, но недвусмысленно.
— Если хотите, потом могу вам показать ее скромную могилку, — сказала сестра Мириам.
— Ой, я с удовольствием…
— Да. Мы тут в Бексхилле понимаем, что времена в сороковые были совсем другими, и я лично думаю, что никак невозможно так вернуться в прошлое, чтобы по достоинству оценить эту разницу. Такое, наверное, и Доктору Кто было бы не по силам, — тут она снова улыбнулась.
— Великая истина в этих словах, — сказал я и сам почувствовал, как напыщенно это прозвучало. — Что касается умственного здоровья… Боже упаси. Но в то же время необходимо…
— … делать все возможное?
— Да.
— Заглаживать вину и залечивать раны?
Ее слова меня поразили.
— Да, — ответил я, смутившись от ее неожиданной честности.
— Согласна, — ответила она и с хладнокровием заправского игрока в покер выложила передо мной на стол два документа. — Вот свидетельство о рождении. А вот свидетельство об усыновлении.
Я надел свои очки для чтения и склонился над документами. Наверное, на миг сердце у меня застыло в груди, а кровь замерла в жилах. На один миг тысячи кровяных рек и потоков прекратили свой бег. А затем — заструились снова, неся с собой почти болезненное чувство движения и силы.
Имя ребенка — Уильям Клир, мать — Розанна Клир, официантка. Отцом указан Энус Макналти, солдат. Мальчика усыновили мистер и миссис Грен, из Пэдстоу, что в Корнуолле, в 1945 году.
* * *
Я сидел перед сестрой Мириам словно в тумане.
— Что же? — спросила она очень мягко. — Получается, вы не знали?
— Нет, нет, конечно, нет… Я здесь как официальное лицо… Помочь старой женщине, которая под моей опекой…
— Мы думали, что вы могли знать. Но не были уверены, что знаете.
— Я не знал.
— Тут есть еще кое-какие записи о том, что в семидесятых сестра Деклан беседовала с неким Шоном Кином. Вам что-нибудь об этом известно?
— Нет.
— Мистер Кин очень хотел вас разыскать, и сестра Деклан смогла ему в этом помочь. Так он вас нашел?
— Не знаю. Нет. Да.
— Вы сейчас, конечно, сбиты с толку, я понимаю. На цунами похоже, верно? Будто с головой накрыло. И все с собой унесло — людей, вещи.
— Сестра, простите, но меня, кажется, сейчас вырвет. Я поел пирожных и…
— Да-да, конечно, — откликнулась она. — Уборная вон там.
* * *
Более-менее собравшись с силами, я добавил ко всему еще одно неизведанное переживание — поглядел на могилу своей «тетки». Затем я уехал оттуда и вернулся в Лондон.
Моя первая мысль — как же я хочу, как хочу, как страстно желаю, чтобы Бет была жива, чтобы я мог ей все рассказать.
Но стоит появиться любой другой мысли — и я недоверчиво трясу головой. Другие пассажиры думали, наверное, что у меня болезнь Паркинсона. Нет, нет, это невозможно. Вся эта информация никак не могла найти лазейку у меня в голове, чтобы туда протиснуться.
Эта старая женщина, о которой я не вспоминал годами, но которая в последнее время так завладела моим воображением, эта старая женщина — с ее причудами, историями, неоднозначными поступками и да, ее дружбой — была моей матерью.
Я так спешил назад, спешил домой, можно сказать. За время обратной поездки в голове у меня так ничего и не прояснилось. Но я летел домой, торопился что было сил, перепугавшись вдруг, что она умрет до моего возвращения. Никому не объяснишь это чувство. Это беспримесное чувство, и ничего, кроме него. Чувство безо всяких мыслей. Мне нужно там быть, нужно двигаться, двигаться — и оказаться там. Я промчался на машине через всю Ирландию, гнал, побив все рекорды по идиотскому вождению. Неуклюже запарковался на больничной стоянке и, не удостоив персонал даже приветствием, кинулся в палату, где, как я надеялся и уповал, еще лежала она. Ширмы у ее кровати были задернуты, хотя больше в комнате никого не было. Я подумал: ну вот, так и есть, она умерла. Но, заглянув за ширму, я увидел, что она жива и даже в сознании — легонько поворачивает голову, чтобы с недоумением взглянуть на меня.
— Где вы были, доктор Грен? — спросила она. — Я тут, похоже, восстала из мертвых.
* * *
Я попытался все ей рассказать, прямо там, в ту же минуту. Но слов не нашел. Подумал, что придется подождать, пока слова придут.
Она же будто что-то почувствовала, пока я топтался подле ширмы. Инстинктивно люди знают гораздо больше того, что осознает их разум (возможно, с медицинской точки зрения это и сомнительное замечание, но уж какое есть).
