Через два часа доложили, что огонь потушен, но еще два часа придется ждать, когда остынут раскалившиеся обломки, так что установить число погибших не представляется возможным. Человек тридцать-сорок, находившихся в отдалении от центра взрыва и благодаря этому отделавшихся травмами различной, как принято выражаться, степени тяжести, отправили в госпиталь. Председатель пробыл там до конца и ушел только после того, как брандмейстер сказал ему: Идите отдыхать, господин председатель, положитесь на нас, и попросите, чтобы обработали вам рану на лице, не понимаю, как это никто не занялся вами. Не имеет значения, у врачей нашлись дела поважней, ответил председатель и в свою очередь спросил: А что теперь. Теперь будем искать и убирать трупы, тела и фрагменты тел, по большей части обугленные. Не уверен, что смогу выдержать такое. Судя по вашему виду, едва ли. Выходит, я трус. Да при чем тут трусость, в первый раз я сам с непривычки упал в обморок. Ну, спасибо, сделайте же, что сможете. И председатель, весь в саже, с запекшейся на лице кровью медленно, словно каждый шаг давался ему с трудом, направился домой. Все тело у него ломило от того, что столько времени пробыл на ногах, от того, что набегался, от нервного напряжения. Нечего и думать о том, чтобы позвонить жене, тот, кто снимет трубку, ответит, без сомнения: К сожалению, господин председатель, она подойти не может, оперирует. По обеим сторонам улицы виднелись в окнах люди, но никто не узнавал его. Настоящий председатель муниципального собрания по городу передвигается в персональном лимузине, личный секретарь носит за ним портфель с важными бумагами, трое телохранителей расчищают ему путь, а это какой-то грязный, вонючий бродяга, вида столь плачевного, что без слез не взглянешь. Зеркало в кабине лифте показало, какое обугленное лицо было бы у него, находись он на станции метро в самый момент взрыва, и: Ужасно, ужасно, пробормотал он. Дрожащими руками отпер дверь в квартиру и прошел в ванную. Достал из шкафчика аптечку, а из нее – вату, перекись водорода, настойку йода, широкий пластырь. Крови натекло больше, чем он предполагал, – сорочка была выпачкана сверху донизу. Он снял пиджак, с трудом распустил липнущий к пальцам узел галстука, стянул рубаху. Майка тоже оказалась вся в крови. Мне бы вымыться, встать под душ, но как же это, ведь нельзя, вода сдерет корочку с едва подсохшей раны, и снова хлынет кровь, и он тихим голосом произнес, мне бы надо, да, мне бы надо – что. Слово легло у него поперек дороги, как труп, и надо было понять, что оно значит, чего хочет, поднять его. Пожарные и бойцы гражданской обороны входят на станцию. Они в противогазах, они защищают руки перчатками, большинство никогда прежде не имело дела с обгорелыми трупами, теперь вот узнают, что это такое и чего стоит. Я должен бы. Председатель вышел из ванной, добрался до своего кабинета, сел в кресло. Снял трубку телефона и набрал секретный номер. Было уже почти три часа ночи. Приемная министра внутренних дел, ответил голос на другом конце. Это председатель муниципального собрания, мне надо срочно переговорить с министром по безотлагательному делу, соедините. Одну минуту, пожалуйста. Прошла не одна минута, а две, прежде чем: Слушаю. Господин министр, несколько часов назад в наземном вестибюле метро восточной зоны взорвалась бомба, число погибших пока не установлено, но, судя по всему, оно значительное, раненых не менее трех-четырех десятков. Да, мне уже доложили. Я звоню вам потому лишь, что все это время был там, на месте происшествия. Похвально. Председатель глубоко вздохнул и спросил: Вы ничего не хотите мне сказать, господин министр. Насчет чего. Насчет того, кто мог взорвать эту бомбу. Да это вроде бы ясно – ваши друзья из числа тех, кто оставил бюллетень незаполненным, решили перейти от слов к делу. Я не верю. Верить или не верить – дело ваше, но истина – в этом. Есть или будет. Понимайте как хотите. Господин министр, совершено гнусное преступление. Да, пожалуй, вы правы, именно так это принято называть. Кто же подложил бомбу, господин министр. Вы взволнованы, успокойтесь, позвоните мне утром, но не раньше десяти. Кто подложил бомбу, господин министр. На что вы намекаете. Вопрос не есть намек, намек был бы, скажи я вам, о чем мы оба думаем в эту минуту. Едва ли мои думы могут совпасть с думами председателя муниципального собрания. Иногда – могут. Поосторожней, вы сейчас зайдете чересчур далеко. Уже дошел. Что вы хотите этим сказать. Что разговариваю сейчас с тем, кто несет прямую ответственность за теракт. Вы что, с ума сошли. Да лучше было бы. Бросать такие обвинения члену правительства – это неслыханно. Господин министр, с этой минуты я больше не председатель муниципального собрания нашей осажденной столицы. Мы поговорим об этом завтра, но во всяком случае учтите уже сейчас – я вашей отставки не принимаю. Придется принять, представьте, что я умер. В таком случае от имени правительства предупреждаю – вы горько раскаетесь или даже и этого сделать не успеете, если не будете немы как могила, что, полагаю, для мертвеца труда не составит. Да, я даже и не думал, что могу быть таким мертвым, сказал председатель и услышал в трубке короткие гудки – собеседник дал отбой. Человек, который прежде был председателем муниципального собрания, встал и направился в ванную. Разделся, залез под душ. Горячая вода тотчас размочила корочку, и из раны вновь потекла кровь. Пожарные только что обнаружили и извлекли на поверхность первое обугленное тело.
Двадцать три погибших и неизвестно еще, сколько осталось под развалинами, двадцать три погибших, по крайней мере, господин министр внутренних дел, повторял премьер, хлопая ладонью по стопке разложенных на столе газет. СМИ практически единодушно возлагают ответственность на некую террористическую группу, тесно связанную с движением белобюллетников. Прежде всего, ради бога, не произносите при мне этого слова, это исключительно вопрос хорошего вкуса, не более того, но все же избавьте меня от этого, а во-вторых, поясните, пожалуйста, какой смысл вы влагаете в понятие практически единодушно. Это значит, что есть только два исключения – две мелкие газетенки не приняли версию и требуют тщательного и глубокого расследования. Любопытно. Вот, господин премьер-министр, полюбуйтесь. Мы Хотим Знать Кто Отдал Приказ, вслух прочел премьер. И вот это тоже, не так прямо, но примерно в том же направлении. Мы Хотим Знать Кому Это Выгодно. Это не вселяет опасений, продолжил министр, беспокоиться, полагаю, не о чем, и это даже хорошо, что появляется некий разнобой, никто не сможет сказать, что все подтягивают хозяину слаженным хором. Вы хотите сказать, что двадцать три трупа – не повод для беспокойства. Это – просчитанный риск. В свете всего произошедшего, сказал бы даже – очень скверно просчитанный. Признаю, что можно рассудить и так. Мы ведь с вами, помнится, говорили о небольшом, не очень мощном устройстве, способном разве что чуть больше, чем напугать. К сожалению, при передаче приказа произошел какой-то сбой. Хотелось бы верить, что это единственная причина. Порукой мое слово, господин премьер-министр, уверяю вас, что приказ был отдан правильный. Ваше слово, господин министр внутренних дел. Иного у меня нет. Вот именно. Так или иначе, мы знали, что убитые – будут. Но не двадцать же три человека. Что двадцать три, что всего три, дело ведь не в количестве. И в количестве тоже. Позвольте вам напомнить, что цель оправдывает средства. Я уже много раз слышал эту фразу. И еще услышите, даже если в следующий раз она прозвучит не из моих уст. Господин министр, прошу немедленно создать комиссию для расследования причин. И к каким же выводам ей надлежит прийти. Пусть идет как идет, а куда придет – будет ясно впоследствии. Слушаюсь. Окажите всю необходимую помощь семьям пострадавших, как тем, кто погиб, так и тем, кто был госпитализирован, распорядитесь, чтобы муниципалитет взял на себя организацию и оплату похорон. Да, кстати, в этой сумятице я совсем забыл информировать вас, что председатель муниципального собрания ушел в отставку. Вот как, и почему же. Точней сказать, оставил свой пост. Ушел или оставил – в данном случае не слишком важно, я спрашиваю, почему он это сделал. Он прибыл к месту катастрофы сразу после взрыва, ну, и, вероятно, не совладал с нервами, не выдержал. Да и кто бы совладал, уж точно – не я, да, полагаю, и не вы, но, вероятно, должны быть более веские резоны для такого внезапного шага. Он, видите ли, посчитал, что в произошедшем виновато правительство, и не только, так сказать, в уме посчитал, но и высказался с полнейшей откровенностью. И вы полагаете, это он подкинул вредную идейку двум газеткам. Сказать откровенно, господин премьер-министр, я в это не верю, хоть мне бы очень хотелось возложить вину на него. И что же он теперь будет делать. Жена у него – врач. Да, я знаком с ней. Значит, с голоду не умрет, покуда не отыщет себе новое поприще. А до тех пор. А до тех пор, если я вас правильно понял, мы возьмем его под очень плотное наблюдение. Что там щелкнуло у него в голове, он мне казался вполне надежным человеком, лояльным членом нашей партии, карьеру сделал прекрасную, мог бы и дальше пойти. Голова у человека не всегда в ладу с окружающим его миром, есть люди, которым трудно примениться к реальной действительности, и они по сути – всего лишь слабодушные путаники, использующие и иногда очень умело – слова, чтобы оправдать свою трусость. Вижу, вы разбираетесь в предмете, не на собственном ли опыте обрели вы эти познания. Да разве бы занял я в правительстве свою должность, разве смог бы я ведать внутренними делами, случись со мной такая неприятность. Да скорей всего нет, но в нашем мире все возможно, и я вполне могу себе представить, что наши лучшие заплечных дел мастера, приходя домой с работы, целуют детей, а иные – чем черт не шутит – пускают слезу в кино, не в том смысле, что разрешают слезе сходить в кино, а, ну, вы поняли. И министр внутренних дел – не исключение, я тоже сентиментален. Рад слышать. Премьер медленно полистал газеты, пересмотрел фотографии, причем лицо его выражало разом и отвращение, и понимание, и сказал так: Вам, наверно, интересно, почему я вас не снимаю с должности. Еще бы, господин премьер-министр, весьма любопытно было бы узнать ваши резоны. Если отправить вас в отставку, граждане обязательно подумают, что либо независимо от степени вины я возложил на вас непосредственную ответственность за происшествие, либо что просто-напросто взыскал с вас за недолжное исполнение своих обязанностей, за то, что не то не предусмотрели, не то проглядели возможный теракт, бросив город на произвол судьбы. Ну да, я так и предполагал, таковы правила игры. А третью причину, самую возможную и самую, как водится, неправдоподобную, не рассматриваете. Какую же. А что откроете тайну этого теракта. Ваше превосходительство, вы же знаете лучше, нежели кто другой, что нигде и никогда, ни в одной стране мира, ни в какие времена ни один министр внутренних дел не распространялся о позоре, о предательствах, о преступлениях, составляющих суть его профессии, и мой случай не исключение, так что не беспокойтесь. Если станет известно, что бомбу подложили мы, белобюллетники окажутся правы. Простите, господин премьер-министр, но, мне кажется, подобный взгляд на вещи оскорбляет логику. Почему. Он противоречит неукоснительной взвешенности ваших суждений. Поясните. Ну, если они окажутся правы, то, стало быть, уже были правы прежде. Премьер отодвинул газеты и сказал: Все это напоминает мне старинную историю про ученика чародея, который умел вызывать нечистую силу, но не знал, как потом справиться с ней. И кто же в сем случае этот самый ученик чародея – мы или они. Да, боюсь, и мы, и они, ибо они пошли по дороге, ведущей в тупик, и не подумали о последствиях. А мы двинулись следом. Именно так, и теперь размышляем, каков должен быть следующий шаг. Что касается правительства – ничего, кроме поддержания давления, само собой разумеется ведь, что после этого происшествия ничего другого не остается. А те. Если предоставленные мне сведения достоверны, готовят манифестацию. И чего хотят этим добиться, манифестации никогда ни к чему не приводили, иначе мы бы их не разрешали. Полагаю, хотят выразить протест, а что касается разрешения министра внутренних дел, то едва ли намерены даже терять время на ходатайство. Господи, кончится это или нет. Когда-нибудь кончится, это, как говорится, к бабке не ходи, господин премьер, даже если бабка эта – с дипломом и лицензией, а вот чем кончится – вопрос другой, а одолеет, как всегда, тот, кто сильней. Тот, кто окажется сильней в решающий момент, а мы до него еще не дошли, а сил, которыми мы располагаем сейчас, может оказаться недостаточно. Уверен, ваше превосходительство, что правильно организованное государство подобное сражение проиграть не может, а иначе это будет конец света. Конец одного, но, быть может, начало другого, а. Не знаю, что и думать об этих ваших словах. Думайте, что хотите, но, по крайней мере, вслух не рассказывайте, что у премьера – пораженческие настроения. Мне бы это и в голову не пришло. И славно. Да и вы, наверно, высказывались чисто теоретически. Разумеется. Если я вам больше не нужен, позвольте откланяться. Президент сказал мне, что на него снизошло вдохновение. Какого рода. Объяснять он не стал, так что остается ждать каких-нибудь событий. Вот и от него, глядишь, какой-то прок будет. Вы говорите о главе государства. Именно об этом я и говорю. Держите меня в курсе дела. Непременно, господин премьер-министр. До свиданья. Всего наилучшего, господин премьер-министр.
