Через полчаса министры вновь расселись вокруг стола. Отсутствия двоих коллег словно и не чувствовалось. Президент вошел, неся на лице выражение озабоченности, как если бы сию минуту получил сообщение, смысл коего был за гранью его понимания. Премьер же, напротив, казался очень доволен собой. И вскоре выяснилось, почему. Когда я, начал он, обращал ваше внимание на необходимость срочно выработать новую стратегию, поскольку все действия, задуманные и предпринятые нами с начала кризиса, к успеху не привели, то никак не мог предположить даже, что идею, открывающую перед нами поистине грандиозные перспективы, выскажет тот, кого ныне уж нет средь нас, я имею в виду, как вы, наверно, поняли, нашего бывшего коллегу, министра культуры, благодаря которому подтвердилась правота старинной истины – весьма полезно изучать взгляды противника, поскольку в них можно найти то, что пригодится тебе. Министры обороны и внутренних дел возмущенно переглянулись с, как бы говоря: Не хватало нам только выслушивать похвалы по адресу предателя и изменника. Министр внутренних дел торопливо нацарапал несколько слов на клочке бумаги и перекинул записочку соседу: Чутье меня не обмануло, я с самого начала не доверял этим двоим, на что тот ответил тем же способом: Мы хотели внедриться к ним, а в итоге они к нам внедрились. Премьер тем временем продолжал пространно излагать выводы, к которым пришел благодаря загадочному высказыванию бывшего министра культуры о том, что, мол, были мы слепы вчера и сегодня тоже не прозрели. И наша ошибка, наш крупный просчет, последствия которого мы сейчас расхлебываем, заключался именно в том, что мы стремились вычеркнуть, вытравить – да нет, не из памяти, раз уж мы все так отчетливо помним события четырехлетней давности, а из нашего обихода само это слово, само понятие, как будто, по меткому выражению нашего экс-коллеги, для того, чтобы исчезла смерть, достаточно уничтожить слово, ее обозначающее. Мы, кажется, уходим от главного вопроса, заметил президент, нужны конкретные, объективные предложения, совет обязан принять важные решения. Совсем напротив, господин президент, это и есть главнейший вопрос, и это он, если не ошибаюсь, как на блюдечке поднесет нам решение проблемы, вокруг и около которой мы ходим уже столько времени. Не понимаю, куда вы клоните, сказал президент, объяснитесь, будьте добры. Ваше превосходительство, уважаемые господа министры, давайте отважимся сделать шаг вперед, сменить молчание словом, перестанем глупо и бессмысленно притворяться, будто ничего не происходит, поговорим откровенно о том, чем была наша жизнь, если, конечно, это можно было назвать жизнью, во время эпидемии слепоты, пусть газеты вспомнят об этом, пусть писатели напишут, пусть телевидение покажет кадры, снятые вскоре после того, как к нам вернулось зрение, пусть люди расскажут о бедствиях всякого рода, вынесенных четыре года назад, пусть говорят о мертвых, о пропавших без вести, о развалинах, о пожарах, о мусоре, о гниении, а потом, когда наконец будут сорваны отрепья ложной нормальности, которыми мы столько лет тщились прикрыть язву, скажем, что тогдашняя слепота вернулась к нам в новом обличье, привлечем внимание граждан параллелью меж слепотой и голосованием, согласен, сравнение это будет грубым и неточным, я первым готов признать это, и немало найдется чистоплюев, что отвергнут его, усмотрев в нем оскорбление разуму, логике и здравому смыслу, однако на многих и многих – и надеюсь, вскоре они станут подавляющим большинством – это произведет сильнейшее впечатление, и пусть они всматриваются в свое отражение в зеркале, гадая, не ослепли ли снова, не обрушилась ли на них иная слепота, еще более позорная, чем та, прежняя, не заставила ли она их свернуть с пути, не толкает ли к катастрофе, которую вызовет полный демонтаж политической системы, нечувствительно для нас носившей в самой себе, в самом своем ядре, сиречь в народном волеизъявлении, зародыш собственной гибели или, что не менее опасно, – перехода к чему-то новому и неведомому и столь отличному от всего прежнего, что мы, возросшие под сенью привычной и рутинной избирательной практики, на протяжении многих и многих поколений незаметно, исподтишка, исподволь уничтожавшей то, что принято считать едва ли не важнейшим достижением, что нам может не найтись там места. Я твердо убежден, продолжал премьер, что до стратегического изменения, в коем мы так нуждаемся, всего ничего, рукой подать, я совершенно уверен, что восстановление status quo ante
[7]
достижимо, но я – премьер-министр этой страны, а не уличный проходимец-шарлатан, обещающий чудеса, и заверяю вас, что в течение двадцати четырех часов мы результатов не получим, но я не сомневаюсь, что первые плоды начнут появляться не пройдет и двадцати четырех дней, да, борьба будет и долгой, и трудной, чтобы обессилить эту новоявленную чуму, свести ее на нет, потребуется немало времени и значительные усилия, причем нельзя, ах, никак нельзя забывать о проклятой головке солитера, гнездящегося здесь и там и повсюду и везде, и покуда мы не обнаружим ее в омерзительной утробе заговора, покуда не вытянем ее на белый свет, на божий суд и тысячекратно заслуженную кару, этот смертоносный паразит будет по-прежнему размножаться и подтачивать силы нации, однако последний, решительный бой выиграем мы, ныне и присно, до самого победного конца, да будет порукой этому наша с вами честь. Загремев по паркету отодвигаемыми стульями, в едином порыве поднялись присутствующие и стоя приветствовали оратора бурными рукоплесканиями. Отринувший наконец своих прежних сочленов, сеявших смуту и сомнения, кабинет министров сплотился как никогда, и на всех был один вождь, одна цель, одна воля, одна стезя. Не вставая со своего массивного кресла, в соответствии с высоким достоинством своего поста и ранга, кончиками пальцев обозначал аплодисменты президент республики, выражая тем и этим самым неудовольствие по поводу того, что в прочувствованной речи премьера не был он упомянут ни мельком, ни мимоходом. Но он не знал покуда, с кем дело имеет. Когда трескучий рукоплеск стал уже блекнуть и никнуть, премьер жестом попросил тишины и сказал так: Каждому кораблю нужен капитан, и у нашего, совершающего столь опасное плаванье, таковым должен быть и есть премьер-министр страны, но горе кораблю, и поистине плачевен и жалости достоин удел его, если нет на нем компаса, способного указать ему правый путь его в бескрайней океанской шири и невредимо провести сквозь шторма и бури, и вот, господа, такой компас, ведущий меня и мой корабль, и, вообще-то говоря, всех нас, имеется – он здесь, среди нас, это его бесценный опыт не дает нам сбиться с курса, это его мудрые советы окрыляют, а бесценный пример вдохновляет нас, и я прошу громом благодарных аплодисментов приветствовать его превосходительство господина президента нашей республики. Овация, не менее бурная, чем в первый раз, казалась нескончаемой и в самом деле не кончилась бы никогда, если бы часы, вделанные в голову не прекращавшего аплодировать премьер-министра, не сказали: Ну, хватит, довольно с него, и он должен быть доволен. Еще две минуты, чтобы подтвердить победу, и вот по истечении их президент со слезами на глазах заключил в объятия премьер-министра. Светлые, возвышенные моменты случаются и в жизни политика, сказал он вслед за тем, и голос его дрогнул от волнения, но что бы ни уготовил мне завтрашний день, клянусь вам, друзья мои, что день сегодняшний не изгладится из моей памяти никогда, он будет венцом славы в счастливые часы моей жизни и утешением – в горькие, от всей души благодарю вас, от всего сердца обнимаю. Аплодисменты.
