Шофер, обретший речь, как только хозяин заснул, то и дело рискованно оборачивался и, почувствовав, видимо, изумление пассажира, давал пояснения. Речь его обилием вставных «короче» и «ну, в общем» более всего напоминала пояснения старшины перед первой разборкой-сборкой автомата на скорость.
— Те, кто едут навстречу, короче, — рассказывал шофер, — это оппозиция. С белыми огнями. В общем, те, кто против власти. А наша сторона, короче, за. Видите, с красными огнями едем… В общем, в соответствии с ПДД. А ГИБДД следит, чтобы, короче, примерно поровну в обе стороны.
И опять в голове профессора Кузнецова промелькнула отчетливая мысль о безумии. Шофер, пока не заговорил, производил впечатление вполне нормального, а полковник… черт его знает, вряд ли назначат психопату и шофера такого же полоумного, да еще с прекрасным автомобилем, просто полковник болтун, а шофер…
— А что ж это за ПДД такие, — осторожно поинтересовался Кузнецов, — которые регулируют соотношение оппозиции и сторонников власти? И как это вообще можно регулировать? Если посмотреть с противоположной стороны, то это мы едем с белым светом… А если завтра в обратную сторону поедут и они, и мы? И где тогда будет оппозиция, а где…
— Партия власти! — с готовностью закончил шофер и сильно хлопнул обеими ладонями по баранке, выражая восхищение. — В общем, сразу вы схватываете, короче, в чем дело. Именно: где? И я вам так скажу: нигде. Направление движения, как сказано в ПДД, определяет сотрудник ГИБДД путем визуальной фиксации. Ну и следит, конечно. Вон видали — пост? Вот если мы сейчас через две сплошные, короче, перейдем в протестное движение, может на три года прав лишить. А так у него в обе стороны движение одинаковое, все в порядке. В соответствии с ПДД…
— Да что же это, я спрашиваю, за ПДД?! — заорал Сергей Григорьевич. Полковник не проснулся, видно, намаялся за эти дни возиться с новопреставленным. Шофер же, что было совершенно неожиданно для номенклатурного водилы, не только бросил руль, но и обернулся — посмотреть на такого девственного человека.
— ПДД, — наконец ответил он, снова ухватив баранку и глядя в сторону движения, — это Паритет Дорожной Демократии, короче, основной закон нашей страны. Ну, и гарантами являются, конечно, Генеральный Инспектор Безопасности Двусторонней Демократии и Генеральный Инструктор Безопасной Демократической Двусторонности. А в народе, извиняюсь, конечно, их называют Байкерами, в честь хобби. А вы откуда сами будете, что этого не знаете?
Сергей Григорьевич минут пять молчал в оцепенении, потом вспомнил, что так и не ответил шоферу, и ответил совершенно недостойно интеллигентного человека — вопросом на вопрос.
— Простите… — он поперхнулся и повторил хрипло, — а какая ж… простите, это страна?
Шофер дернулся, видимо намереваясь опять бросить руль и обернуться, но сдержался. Покрутив головой, он вздохнул — и в этом вздохе было много о тяготах службы…
— Россия, какая ж еще, — наконец ответил он. — Какие ж еще бывают страны…
Тут-то Кузнецов и решил окончательно, что похищен парой сумасшедших, предварительно угнавших каким-то образом правительственный автомобиль. Он вдруг вспомнил, что уже слышал кое-что про Шоссе, но подробностями не интересовался, потому реальность и произвела на него такое сильное впечатление. Что же до дурацких аббревиатур, бессмертия и прочего бреда, то это были, конечно, явные проявления шизофрении. Вот попал! И почему всё же именно он… И еще странно — разве бывает, чтобы шизофреники реализовывали свой бред в паре…
— Да бросьте вы, Сергей Григорьевич, — услышал он в это мгновение и дернулся так, что чуть не влетел в спину водителя. А тихо пробудившийся Михайлов продолжил: — Никакие мы не сумасшедшие, и если чем-нибудь персонально интересны, то совершенно другими деталями биографии… Вот, например, водителя нашего фамилия Сенин, зовут Игорь. Никаких воспоминаний у вас не вызывает? Не хочется его… ну, молотком, а? А он закончил нашу спецшколу, отличный офицер… Вот как бывает. «Считать без вести отсутствующим…» Это братика-то полукровного… У вас без вести, а у нас всегда вести имеются… Но об этом потом. А сейчас болтать уже времени нет, здесь пути даже со всеми пробками осталось минут на пятнадцать…
Шофер снова обернулся и совершенно неформально подмигнул. В сущности, он не так уж изменился за последние пятьдесят с лишним лет.
А полковник Михайлов подтянул узел галстука, отряхнул пиджак, пригладил пятерней, по-простому, волосы — и немедленно приобрел вид официальный, даже торжественный, будто не он полчаса назад полбутылки шотландского принял.
«Собственно, все настолько очевидно, что в безумии сомневаться нельзя, — подумал вдруг Кузнецов ясно и просто. — Вот потому и этот… фантом-полковник о безумии не хочет говорить, тема безумия всегда неприятна сумасшедшим… Ну да, хлопнул меня инфаркт, а потом… черт его знает, как там по-медицински… ну, не хватало кровоснабжения мозга, вот тебе и полковники, и бессмертие, и прочая чушь. Лежит сейчас Сергей Григорьевич Кузнецов в постельке, принявши соответствующий укол, привязанный полотенцами к боковинам кровати на всякий случай. А видится ему сверхъестественное Шоссе и полковник Михайлов вместо соседа по палате…»
— Уперлись вы в свое сумасшествие, — раздраженно сказал полковник Михайлов. — Да будет вам известно, что истинно психически больные этой темы не избегают, а просто считают, что и сами нормальны, и вокруг нормальный мир, но настроенный против них, враждебный, опасный, и надо его победить… Например, помните? Выслать мотоциклетки с пулеметами или иконку бумажную прицепить… Автор доктором был хорошим, вот и симптомы описывал точно…
— Черт возьми, — перебил Кузнецов, — но тогда извольте объяснить, что все это значит? Что это за бред? Откуда вдруг появляется в виде шофера мой брат по матери, которого я уж забыл давно? Куда мы едем, что это за Шоссе, которого не может существовать? И что вы бормочете всякую невнятицу, вместо того чтобы прямо ответить?!
— Пожалуйста, можно и прямо, — вяло и тихо, как человек, которого попросили повторить анекдот, сказал Михайлов. — Жаль только, что вы не филолог, они метафоры на лету ловят, а вам объяснять придется. Итак, вы слышали выражение «отдать Богу душу»?
— Ну, слышал, — раздраженно буркнул Кузнецов. — А при чем здесь душа и это… Бог?
— Странно, — пожал плечами Михайлов, — вы ведь не такой уж агностик, каким были лет тридцать назад… И в храм захаживаете, и свечечку, глядишь, когда что-нибудь в организме разладится, святому Пантелеймону врачевателю во исцеление поставите… Как же могут быть ни при чем душа и Бог, когда речь идет о смерти? Что ж тогда к смерти имеет более прямое отношение?
Кузнецов молчал. Ему стало стыдно самым обыкновенным образом, как мальчишке, ляпнувшему глупость у классной доски.
— А дальше, — наконец выдавил он, — а дальше что? Ну, отдал я Богу душу, как вы говорите, почему же тут началась вся эта…
— Хренотень, — охотно и не задумываясь, подсказал полковник. — Во всяком случае, на вашем месте я именно хренотенью это и считал бы. Предсмертным — или посмертным, если все же… ну, не совсем тупо… посмертным бредом. Сложившимся, во-первых, из вечного страха здешнего человека перед… ну, нашей, точнее, конечно, созвучной организацией, во-вторых, из стыда за обычную, заурядную, нечистую и бесцельную жизнь… помните? — «мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» — а ведь действительно больно… вот она, смертная тоска, а, Сергей Григорьевич? Ну и, конечно, просто неизбежные изменения психики в связи с ограниченным кровоснабжением головного мозга… Ведь какую чушь обычно перед смертью городят!
