— Валим отсюда, — сказал прямо в ухо профессору Кузнецову полковник Михайлов, — линяем, как будто нас здесь не было!
Светские люди расступились, из-за их спин бесшумно выдвинулась гигантская хромированная морда автомобиля. За темным стеклом скалился в братской улыбке капитан Сенин.
И упав на кремовую теплую кожу сиденья, Сергей Григорьевич с чувством глубокого удовлетворения наконец-то потерял сознание.
Глава двадцатая
Вполне заслуженный отдых
Голова глубоко вдавилась в подушку, от этого было душно и невозможно глянуть в сторону — углы проклятой подушки приподнялись и перекрыли видимость.
Суть проблемы заключалась в том, что подушка мешала жить, но оторвать от нее голову Кузнецов не мог — голова не поднималась.
— Помогите сесть, — сказал больной, обращаясь к потолку, — уберите подушку и помогите сесть…
Сказал он это довольно громко и раздраженно, но, к своему удивлению, ничего не услышал — потому что на самом деле он не издал ни единого отчетливого звука, только тихий хрип.
Однако в пространство, ограниченное углами подушки, тут же вдвинулось знакомое ему лицо, и Ольга тихо, отчего гнусавость ее произношения стала заметней обычного, спросила: «Чем тебе помочь, Сег-гей?» — и с неопределенным выражением вгляделась в его лицо.
— Откуда ты взялась?! — изо всех сил закричал Сергей Григорьевич. Вместо обычного более или менее нейтрального чувства к жене в нем вдруг вспыхнула обжигающая ненависть, стало трудно дышать. — Кой черт тебя принес из твоего Парижа? Поможет она… Помереть спокойно не даст. Сука.
Ольга, снова услышав хрип, убрала свое лицо из пространства, обозримого для ее полностью парализованного мужа.
— Мне кажется, он не только говорить не может, но и не слышит ничего, — сказала она кому-то невидимому. — Несчастный. Как жестоко он наказан… Лучше бы уж сразу…
— Сразу — это заслужить надо, мадам, — ответил немедленно узнанный Кузнецовым голос полковника. — Те, кто сразу, они из всякой посмертной общественной деятельности выпадают. Пассивная гражданская позиция. Хотя, с другой стороны, возможно, что прямо попадают… Иде же несть, как говорится… С эгоистической точки зрения оно хорошо, конечно. Но надо же и о государстве подумать, как вы считаете, Ольга Георгиевна? Вот теперь исключительно от наших выдающихся медиков зависит, вернется ли профессор к своим важнейшим обязанностям главы оппозиции…
— Какой оппозиции?! — изумленно перебила Ольга. — Он что, теперь политикой занялся? Но это невозможно, я же его знаю. Ему все безразлично, кроме, простите, баб и выпивки…
— Ну, уж вы слишком резко, — произнося это, Михайлов склонился над парализованным, и его форменный галстук, расстегнутый и висящий на одном зажиме, прополз резинкой по лицу Сергея Григорьевича.
— Спит, — сказал полковник. — Не будем его тревожить. Позвольте, мадам, предложить вам продолжение беседы в коридоре… Или, если не возражаете, здесь, прямо напротив больничной проходной, есть вполне пристойное кафе…
Разговор прервался, заскрипела и захлопнулась за ушедшими дверь палаты.
Дожмут они меня, подумал Кузнецов, непременно дожмут. Она чего-нибудь еще потребует от меня, какого-нибудь окончательного отказа от квартиры, думал он, а после того как меня на ноги поднимут здешние мерзавцы-врачи, полковник снова потащит в трубу или в тот парадный сарай с флагами, и жизни нормальной уже никогда не будет…
И Тани не будет, сообразил он, они не пустят ко мне Таню!
В конце концов, ведь она же ангел, ничего они ей не смогут сделать, утешал себя он.
Надо встать и найти ее.
Он напрягся изо всех сил, однако ни один палец его не пошевелился, ноги лежали, вывернутые ступнями врозь, как чужие, руки оставались протянутыми поверх одеяла вдоль туловища, и даже глаза не моргнули от напряжения, которое стянуло все его тело изнутри.
Но снаружи он оставался неподвижным и с каждой минутой становился все больше похожим на мумию из музея.
И в то время как m-me Chapoval-Kuznetzoff обсуждала с полковником Михайловым, как можно совместить их интересы…
то есть ФСБ поможет ей распог-гядиться семейной квартирой…
которая все равно уже не нужна бедняге Сег-гею, он либо… ну, вы понимаете, полковник… либо будет обеспечен как госудаг-гственный человек, не так ли…
а она, в свою очередь, нигде и никогда не обнародует своих знаний об истинных человеческих качествах главы оппозиции и никого никогда не посвятит в подробности его биографии…
это не в ваших интересах, мадам, ведь ваше пребывание во Франции может быть омрачено какими-либо неприятными событиями…
а может быть приятно вам и полезно нам…
не говоря уж о квартире…
И в то время, как змеи сплетались в кафе, где Ольга взяла маленький эспрессо, а Петр Иваныч большой американо, Сергей Григорьевич Кузнецов опять умер.
То есть сердечная деятельность его прекратилась, по экранам мониторов вместо неровных зигзагов поползли совершенно прямые линии, давление упало и дыхание прервалось.
Но уже снова бежали по больничному коридору врачи и неслась над ними медсестра Таня, негромко хлопая белыми крыльями халатика. И уже вывозили кровать-каталку, на которой в состоянии клинической смерти находился только что назначенный ли-дер «Задушевной России». И бегом, бегом, толкая с гоночной скоростью кровать, — в операционную. А там уже бригада в полном составе, и для начала — разряд, еще разряд, мы его теряем, еще разряд… Да чего дальше описывать, по телевизору насмотрелись.
Короче, спасли Сергея Григорьевича в очередной раз. Более того — в ходе реанимационных мероприятий был удален тромб, перекрывший поступление крови в некоторые участки головного мозга, благодаря чему была почти полностью восстановлена деятельность тех его участков, которые управляют движением конечностей и речью.
И получалось, что по формальным признакам он теперь был уже не то что повторно живущий, но дважды повторно живущий, при этом, если верить источникам в ФСБ, без души вообще, так что никакой Дьявол к нему подобраться не мог. И любой политический аналитик, если бы политический аналитик в то время оказался во второй кардиологии пятой градской больницы, имел бы все основания утверждать, что у Кузнецова большие шансы не просто победить на грядущих выборах Генерального Инструктора и Генерального Инспектора, но занять оба эти поста, сделать «Задушевную Россию» не только правящей, но единственной партией и начать давно назревшие реформы ПДД… Ну, и так далее.
К счастью, никакого политического аналитика в Пятой градской тогда не оказалось.
Зато через десять минут после того, как кровать Кузнецова вернули в палату интенсивной терапии, многим из нас, увы, знакомую, в палату эту влетела Таня, Таня влетела! Таня…
Ангел мой, любимая моя…
