Безумие, говорите? А любовь, по-вашему, тогда что?
О молодом человеке Коле, к слову. Об очень хорошем и серьезном молодом человеке двадцати двух лет, серьезности, рассудительности и сдержанности которого Сергей Григорьевич мог бы позавидовать в свои семьдесят, но не завидует, так как любит и Колю — ну, как бы через Таню любит. Коля живет во второй комнате двухкомнатной квартиры первого этажа, там у него тоже пусто — только свой стол со своим компьютером и своя тахта. Ужинает он из деликатности — или просто так ему удобнее — отдельно. Планы у него вот какие: получит в университете, где сейчас, молодец, на бюджетном, диплом учителя иностранных языков, сразу устроится преподавателем частных курсов по ускоренному методу — Таня с хозяином этих курсов, которого после инсульта выхаживала, договорилась. И женится, они с его девушкой еще в восьмом классе все решили… Никогда Кузнецов жизнью родственников не интересовался, да они у него все и поисчезали кто куда, если не считать капитана Сенина, брата, который лучше бы и не находился, а вот жизнью Коли интересуется.
В общем, есть о чем подумать Сергею Григорьевичу Кузнецову, сидящему у окна в квартире первого этажа панельной пятиэтажки в районе Южное Брюханово (еще есть Северное, Нижнее, Верхнее, Большое и Малое — а метро пока ни в какое не протянули). Ну, вот еще пример: он думает и о том, что квартира, как вы уже, наверное, догадались, принадлежит его любимой женщине Тане, и получается, что он просто сидит у нее на шее, хотя, конечно, его пенсия и рента, выделенная французской женою, вдвое больше заработков медсестры, но все же… Однако профессор разгоняет такие неконструктивные мысли и возвращается к рамным и другим конструкциям. Итак, бесконечное количество факторов учитывается тройным интегрированием от нуля до бесконечности же, что возможно при условии…
Пока он думает о тройном интегрировании и даже записывает некоторые еще не оформившиеся идеи сокращенными словами и неточными формулами, темнеет.
Тут из прихожей доносится щелчок ключа в замке, и его окликают.
— Миленький-любименьки-ий! — слышит он голос Тани, и счастье сразу накрывает его, делая чистым и прекрасным, как снег накрывает запущенный двор, скрывая разбитый асфальт и переполненные помойки.
А Таня скидывает сапоги и шлепает тапками сразу на кухню. И он идет туда же, садится в закрепившийся за ним промежуток между столом и холодильником, смотрит, как худенькая женщина, почти бесплотная и бесполая, словно десятилетняя девочка, вынимает покупки из пакетов и одновременно ставит на стол тарелки, режет хлеб, наливает суп. Как-то уже успела и переодеться — в широкие штаны от теплой пижамы и еще более широкую майку с непохожим изображением тигра, прежде принадлежавшую Кузнецову, но он ее никогда не носил и с удивлением обнаружил в собранных женою ему на выселение вещах, а Танечке она понравилась… И вот она ходит в этой майке по дому даже зимой, поскольку квартира теплая, хоть и на первом этаже.
Они ужинают, Сергей Григорьевич смотрит поверх ложки с супом на свою последнюю любимую и опять думает — все-то он думает, никак не избавится от дурной привычки — о странных и практически не имеющих смысла вещах. Например, сколько ему осталось жить с Танечкой, с этим ангелом, посланным ему будто бы для того, чтобы встретить и подготовить к иной жизни…
Сегодня после ужина молодожены кино из Интернета смотреть не будут — Таня устала больше обычного, да и Сергей Григорьевич плохо спал, он все еще плохо спит по своему обыкновению, хотя от счастливой жизни бессонница могла бы и пройти. В общем, решили лечь пораньше.
Как описать счастье соединившихся влюбленных? Нет для этого слов. О страданиях разлуки, о муках невозможности, о происках завистников и препятствиях ни от кого не зависящих обстоятельств — пожалуйста, сколько угодно. А о безоблачной жизни вдвоем — только «Старосветские помещики». Не читали? Очень рекомендую. Писатель Гоголь.
Между прочим, тоже о весьма немолодых людях. Правда, они всю жизнь вместе прожили, а не только ее остаток. Тогда жизнь-то другая была, непрерывная…
Ну, легли они на узковатый даже в разложенном виде диванчик. Ему подмостили две больших подушки, потому что Сергею Григорьевичу надо спать полусидя, иначе разыграется болезнь с красивым названием рефлюкс-эзофагит, и к утру будет страшная изжога. А она любит спать низко, почти вообще без подушки, но не столько ради сохранения гладкости лица — хотя, вероятно, и не без этого, она хорошо выглядеть старается как может, — сколько просто так привыкла, носом в простыню. И вот он полусидит, постепенно сползая в чреватую изжогой горизонталь, положив руку на ее маленькую, но, следует отметить, очень круглую попу, и испытывает совершенное блаженство, не прилагая для этого никаких дополнительных усилий, которые обязательно потребовались бы, если б им пришлось, как теперь говорят даже культурные люди, заняться сексом.
А им и так хорошо.
Хотя она ведь еще вполне молодая женщина сорока пяти лет.
Но совершенно не требуется ей того, что он не может ей дать. Так уж счастливо сошлось.
Однако сошлось-то сошлось, но Кузнецов никак не может в это поверить. То ли вся окружающая действительность его таким воспитала, то ли собственный опыт последних лет совместной и, особенно, раздельной жизни с женою, самодельной француженкой, — но никак не может он поверить в искреннюю любовь Тани к нему, старику. Что интересно и даже странно: сам он Таню считает ангелом, самым настоящим, без всяких преувеличений, но при этом ищет в ее любви расчет и корысть. Какую корысть она может извлечь из этой любви, Сергей Григорьевич придумать не может — в перспективе у Танечки, если она не одумается, только уход за беспомощным и нищим стариком, не имеющим никакой собственности, которая, худо-бедно, скапливается у большинства стариков к смерти. Квартиру отобрала жена, m-me Chapoval-Kuznetzoff, сквиталась за все обиды. Машину, вконец развалившуюся, давно продал за гроши, а гроши утекли куда-то. Дачи никогда не было, чтобы дачей заниматься, нужны мир и покой в семье, а их не было, да и семьи, в сущности, не было. Деньги — гонорары за книги, лекции и прочие сверхурочные заработки — Кузнецов прогулял. Потратил на поездки с дамами в двухместных купе спальных вагонов в Петербург и Киев, на гостиничные номера люкс в этих и других городах, на ужины в хороших ресторанах и прочие тому подобные излишества. Да и не было, признаться, больших денег. Когда многие приятели и коллеги уходили в бизнес, давший некоторым действительно приличные деньги, Сергей Григорьевич, по обыкновению, боялся, держался за привычное, не хотел да и не мог рисковать. И вправду: кое-кто из знакомых ушел в предпринимательство как в предпоследний путь, а вскоре проследовал и в последний, после очереди из «калашникова» или взрыва «мерседеса». А профессор Кузнецов остался жив как-никак…
Но остался совершенно неимущим. Так что опасения его законной жены госпожи Кузнецовой (Шаповаловой), принявшей все возможные превентивные меры против вероятных охотниц за наследством, были излишними и даже, уж простите, Ольга Георгиевна, безумными. Всего наследства от профессора, доктора наук Кузнецова могла остаться трехкомнатная квартира в хорошем районе. Тоже немало, но ведь наследство это получила бы она, и никто другой… Однако на всякий случай она из квартиры мужа выписала.
