— Люблю, — ответил Сергей Григорьевич довольно вяло. — А она теперь наукой занимается, по международным конгрессам ездит. И полковник там, представляешь? Вроде академик…
— И я тебя люблю, — все так же спокойно сказала Таня. — И ничего плохого, значит, не будет. Сейчас позавтракаем, и ты садись работать, теперь уж все равно не уснешь. А я тут тихонько приберусь, полы намою…
Кузнецов, думая об Ольге, ел кашу.
Таня, как обычно, прикусывая от кусочка сыра, пила кофе из своей большой кружки.
— А за что ты меня любишь? — вдруг задал свой вечный глупый вопрос Кузнецов.
— Ни за что, миленький, — как обычно уверенно ответила Таня. — Ты ж моя судьба, я ж тебе говорила. Ешь, не нервничай. Лучше тебя не бывает.
— Я не могу на тебе жениться, — тоскливо, будто не слыша Таню, продолжал Кузнецов, — она мне развода никогда не даст. А что она сама вышла замуж там, во Франции, доказать нельзя…
— И не надо, — Таня поставила кружку на стол. — Потом допью… Не надо ничего доказывать. И жениться на мне не надо. Мне и так хорошо, мне никогда не было так хорошо, правда. Я теперь спокойна, ты ведь моя опора, что бы ни случилось, да?
— Я буду стараться, — сказал Кузнецов, и слезы выступили на его глазах.
— Так да! — Сергей Григорьевич никак не мог привыкнуть к этому ее «так да» и слышал непонятно к чему относящееся «тогда». — Вот и старайся, миленький! Садись работать, успокоишься…
— А ты? — продолжал свое нытье, но уже скорее по привычке, Кузнецов. — Неужели тебе и так хорошо? Ты врешь?
— Чего мне врать-то? — Таня мыла в раковине тарелку из-под его каши и говорила, не оборачиваясь. — Обо мне в жизни никто так не заботился.
— А я разве забочусь? — механически, потому что разговор этот повторялся едва ли не каждый день и каждую ночь, спросил Кузнецов. — Это ты обо мне заботишься…
— Ты сам не замечаешь, что заботишься, — домыв посуду, оставшуюся, надо признать, с вечера, и снова сев за стол, Таня допивала остывший кофе. — Ты обо мне думаешь, вот и заботишься. Ты ж обо мне думаешь, когда работаешь? Ты ж не только из одного интереса, ты ж для нас работаешь? Ты так говорил… Вот. Потому мне и спокойно. Так ни с кем не было.
— Это мне с тобой спокойно, — уныло настаивал Кузнецов, хотя на самом деле настроение его уже сильно улучшилось и звонок Ольги почти забылся. — Ты мой ангел.
— Да, я ангел, — согласилась Таня и в подтверждение своих слов сделала круг по кухне, приподнявшись сантиметров на сорок от пола.
В это время в дверь позвонили.
И профессор Кузнецов Сергей Григорьевич, нисколько не удивившись гостям на рассвете, пошел открывать.
А Таня пошла собирать его вещи — дополнительный свитер, трусы и носки, рубашки и мыло, зубную щетку и майки. Сложив все в сумку, которую отдал Кузнецову золотоволосый немец-постоялец, она вынесла ее в прихожую.
Там стояли полковник Михайлов и капитан Сенин, кровный брат подозреваемого. А на площадке топтались еще трое, в которых, конечно, любой мог узнать тех, что сидели в чебуречной, только теперь они были в форме…
— …шпионаж в пользу иностранного государства, — закончил полковник.
Профессор тут же, с полной готовностью, повернулся к представителям власти спиной и заложил назад руки. Капитан Сенин немедленно защелкнул на них соединенные короткой цепью стальные кольца.
Таня молча смотрела в глаза любимого.
Вопреки своим привычкам, и Кузнецов молчал — в серьезных обстоятельствах он не ныл и вообще, как уже все убедились из предыдущих событий, вел себя твердо. Только губы его почти незаметно вздрагивали, будто он собирался все же что-то сказать.
— Молодец, профессор, — одобрил полковник, — ведешь себя как положено мужику.
— Пацан за базар отвечает, — добавил Сенин с суровой грустью, — пошли, брат.
И вся компания, спотыкаясь на разбитом полу коридора, двинулась к выходу из подъезда, на минуту задержалась, пока старший по званию искал кнопку подъездного замка, — и вывалилась наружу.
Таня пошла в комнату, стала у окна.
Отъезжающие садились в две машины — милицейский фургон и обычную небольшую легковушку — Таня в машинах не разбиралась.
С ревом уехали — и пустой двор снова затих.
А Таня пошла в ванную, напустила воды и пены, легла.
Она не плакала.
Глава двадцать восьмая
Продолжение банкета — 2
В длинном коридоре было пусто, но издалека доносились гулкие грубые голоса.
— Лицом к стене! — приказал капитан Сенин и с грохотом открыл дверь.
За дверью была камера на одного — бетонный пол, у буро-кирпичной стены узкая железная кровать со свернутым матрацем — Кузнецов вспомнил больницу.
Но для одного камера была слишком просторной, а посреди нее стоял длинный стол, вернее, два сдвинутых общепитовских стола. За ними сидели Юра, Гена и Толик, алкаши. Столы были накрыты подобающим образом — дешевая водка, убогое пиво в мятых банках, огурцы-помидоры на пожелтевшей, с щербатыми краями тарелке, обломанный с одного конца батон и неестественно розовая колбаса, нарубленная тяжелыми толстыми кусками.
Друзья приветственно зашумели.
Кузнецов оглянулся — конвоиры совершенно изменили облик. Михайлов снял мундир, повесил его на спинку свободного стула и расстегнул резинку форменного галстука, который, удерживаемый заколкой, повис у него на груди. Распахнув до пупа рубашку — форменную же, но без погон, — полковник сел и тяжело вздохнул.
— Какой же сранью приходится заниматься, — сказал он, наливая себе полстакана, — ты прости, Сергей Григорич. Служба, мать бы ее не так…
Сенин тоже расслабился — расстегнул камуфляжную куртку, бросил ее на кровать и, оставшись в тельняшке, обтягивающей мощный, но уже жирноватый торс, налил себе стакан.
— Да ты уж, брат, прости, — повторил он за начальником. — Приказ есть приказ, мы ж в погонах…
Хотя никаких погон на его оплывших плечах не было.
Прервав разговоры, вся компания сдвинула стаканы — невесть каким чудом сохранившиеся граненые стаканы, которых уж давно не было даже в самых паршивых забегаловках, — и с невнятным бормотанием «ну, будем» быстро выпила. Выпил, не дожидаясь дальнейших разъяснений ситуации, и Кузнецов. Выпив, все молча вгрызлись в огурцы, надкусили, брызгая соком, помидоры, слегка давясь, заглотали по куску колбасы с хлебом…
— Понимаешь, профессор, вот какая херня, — вскрывая пиво, продолжил наконец свою речь Михайлов, — задача нам поставлена ясная: доставить тебя для исполнения функций главы оппозиции, которой главой ты демократически назначен. И мы тебя доставим живого или мертвого…
— Ну, насчет мертвого вы, товарищ полковник, — перебил старшего по званию Сенин, — извиняюсь, конечно, преувеличиваете…
