– Да ничего не обухом! Просто сказала, что знакома с твоим драгоценным Котом, и все. А про Колю ты зря так презрительно говоришь. Все равно так нельзя, нельзя…
– Это Кот тебя этому научил?
– Чему?
– Дебилов своих защищать – чему… Вот объясни мне, глупой, ради бога – разве можно посвятить всю свою жизнь дурдому? Это что, пунктик такой, что ли? Надо было с золотой медалью окончить школу, потом университет с красным дипломом – для чего? Чтобы копаться в человеческих отбросах? Учить их быть пригодными для нормальной жизни? Или адаптировать, по его выражению? А зачем? Для чего? Неужели, в конечном счете, только для того, чтобы самому вместе с ними деградировать потихоньку?!
– Но это его выбор…
– Да знаю я! Всю жизнь только это и слышу: и про выбор, и про то, что кто-то должен… Кому, кому он должен-то?
– Себе, Тань, наверное. Надо быть верным самому себе. И делать по жизни то, что должен. Как сам этот долг чувствуешь. Помнишь, во времена нашей молодости слово такое в ходу было – призвание? Хорошее слово, между прочим. Так вот, каждый должен следовать этому своему призванию и не изменять ему направо и налево. И никого не слушать. Я раньше тоже этого не понимала. Вернее, изо всех сил сопротивлялась этому пониманию. И зря, как оказалось.
– А теперь, значит, понимаешь?
– Да. Теперь, пожалуй, да, слава богу. И к Пашке для этого вот иду. Чтоб сказать – понимаю…
Татьяна вздохнула и замолчала, шла медленно рядом, низко опустив голову. Потом подняла к Асе лицо и тихо проговорила:
– Ты знаешь, где-то в глубине души я тоже все понимаю… А потом будто ветер во мне поднимается и перебалтывает все в голове, и несет меня опять со страшной скоростью неизвестно куда… Хорошо, что хоть Ритке моей такой же крутой характер достался: может мне такой отпор дать – мало не покажется. А если бы нет? Кем бы она тогда выросла? Забитым матерью жалким существом?
– Витамином…
– Каким витамином?
– Каким? А таким вот – чертовой добычей. Слушай, а мы ведь пришли, кажется! Вон, смотри, дом восемнадцать…
Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице двухэтажного дома, такого ветхого, что, казалось, он вот-вот начнет рассыпаться на глазах, как карточный домик, и долго нажимали по очереди на кнопку входного звонка около обшарпанной деревянной двери, обитой настолько затертым дерматином, будто кто-то долго и старательно водил по нему грубым наждаком. Сообразив наконец, что по ту сторону двери никаких звонков не слышно, начали просто в эту дверь стучать костяшками пальцев, пока она не открылась, явив им очаровательную толстушку в стареньком халатике, с веснушками на курносом носу и следами ямочек на круглых плотных щечках.
– Здравствуйте… – первой поздоровалась Ася и улыбнулась толстушке на всякий случай как можно приветливее – вдруг это квартирная хозяйка Пашкина?
– Здравствуйте! А вы к кому? – радостно показала им девчонка вмиг появившиеся в улыбке ямочки и скосила хитрый глаз на Асину хозяйственную сумку, из которой призывно-сытно пахло купленной по дороге курицей-гриль.
– А Паша Макаров и Рита Барышева здесь живут? Вернее, комнату снимают? Мы к ним…
– А, это Пашка с Маргошкой, что ли? Так бы и сказали… – разочарованно произнесла девушка и снова с тоской посмотрела на Асину сумку.
– А они дома сейчас?
– Нет. Их вообще нет. Позавчера еще съехали.
– Как?! – хором спросили Ася с Татьяной. – Как это – съехали?
– Да вот так. Съехали, и все.
– Что – совсем? – уточнила Ася.
– Совсем, конечно, – пожала полными плечами толстушка.
– А куда?
– На кудыкину гору! Откуда ж я знаю-то? А вы что, из милиции, что ли? Чего вы меня допрашиваете?
– Нет, мы не из милиции. Мы родители…
– А-а-а. Вон оно что. Родители, значит. Выходит, зря вы им курицу жареную сюда в такую даль перли…
– Ой, и правда, зря! – спохватилась вдруг Ася, расслышав в голосе девчонки нотки явно проголодавшегося человека, и закопошилась в своей кошелке, выуживая пакет с курицей. – Возьмите, пожалуйста, я вас прошу… И в самом деле, не тащить же мне ее обратно!
– Так все-таки, куда они съехали-то? – скороговоркой торопливо спросила Татьяна, словно испугалась, что девица, схватив курицу, тут же захлопнет перед их носом дверь.
– Ой, а я и правда не знаю… – хлопнула та доверчиво белесыми ресницами. – Я как-то не особо дружила с ними, знаете. Шуму от них всегда много было. Артисты, они ж все такие…
– А кто знает? – продолжала упорно допрашивать ее Татьяна.
– Так квартирная хозяйка, наверное, знает! Лизавета! Она же с них за два месяца вперед деньги содрала, а они всего ничего и прожили-то! Вы у нее и спросите…
– А где она сейчас?
– Ой, это не здесь, это далеко отсюда, в другом районе…
– А адрес есть?
– Да, есть где-то. Сейчас поищу…
Девчонка развернулась и молнией метнулась куда-то в глубь длинного коридора, унося с собой свою добычу. Не было ее довольно долго, и Ася с Татьяной, грустно и растерянно переглядываясь, так и стояли на лестничной площадке, держа в руках сумки с продуктами и необходимыми предметами домащнего обихода.
– Вот! Вот ее адрес! – вернулась к ним наконец девчонка, неся в вытянутой руке клочок тетрадного листочка в клеточку.
– А телефон есть? – уныло поинтересовалась Татьяна, заглянув в бумажку и присвистнув. – Это же на другой конец города надо ехать…
– Не-а. Телефона нет. Я и адрес-то с трудом нашла. Он мне без надобности – я с этой стервой и не здороваюсь даже. Знаете, она сволочь какая? Такие деньжищи с жильцов дерет – как хан Мамай злобный. А за что? За убогую комнатуху в деревянной развалюхе? Тут и жить-то вообще нельзя, не то что деньги за это платить. Пользуется, сволочь, что людям голову приклонить негде бывает… Так что телефон мне ее совсем, совсем без надобности! Вот, адрес только…
– Ну что ж, и на том спасибо, – разочарованно протянула Ася. – А может, все-таки вспомните, куда они собирались переехать? Ну, хоть приблизительно?
– Не-а! Не вспомню! Мне это зачем? Тут, в Лизаветиной комнате, столько народу всякого перебывало, что всех и не упомнишь! Так что – извините…
– Ну что ж, всего вам доброго… Как вас зовут, простите?
– Соней. Соней меня зовут. А вы Пашкина мать или Маргошкина?
– Я? Я Пашина мама. А Татьяна вот Маргошина…
– Ну что ж, понятно… Всего вам хорошего, дорогие матери, прощайте!
– Прощайте, Соня. Извините за беспокойство…
Девчонка окинула напоследок их с ног до головы странным, диковато-любопытным взглядом и быстро закрыла дверь. Было слышно, как пробухали по тонким половицам коридора ее толстопятые босые ноги, как открылась с жутким скрипом где-то вдалеке еще одна дверь и тут же захлопнулась. Ася с Татьяной постояли еще немного в растерянности, поглядели друг на друга озадаченно и огорченно. Потом Ася повернулась и первой начала осторожно спускаться по шаткой деревянной лестнице. Следом за ней молча шла и Татьяна, задумчиво продолжая рассматривать бумажку с адресом.
