— Мама, я вовсе не собираюсь идти туда одна. Сразу же по приезде в город я наведаюсь в редакцию и позвоню оттуда этому детективу, который ведет дело об убийстве. Этому… как его… ну, да, Горчику. Все ему расскажу… ну, не все, конечно, но кое-что. И мы поедем к нашему Джеймсу Бонду вместе. Я не думаю, правда, что он там появится, но чем черт не шутит… Там могут остаться какие-нибудь улики… Вообще что-нибудь интересное. К тому же, там вполне может оказаться засада, и тогда Горчик сразу всех возьмет и посадит в тюрьму.
Мамуля покачала головой и отпила немного кофе.
— По-моему, ты начиталась моих детективов, — сказала она недовольно, как будто чтение мною ее захватывающих повестей и романов не вызывало у нее тайной гордости. — В жизни все гораздо сложнее. Этот твой Горчик может оказаться плохим полицейским, и его просто пристрелят, а тебя тотчас же запихнут в машину и увезут в какое-нибудь уединенное место. Или он тебе не поверит. Или там ничего и никого не окажется, и тогда тебе придется краснеть… Впрочем, это самый удачный вариант, который даже принесет какую-то пользу: ты не так часто краснеешь, моя дорогая.
Мамуля просто не может меня не воспитывать! И это, заметьте, сейчас, когда мне не пятнадцать лет и когда вокруг меня, фигурально выражаясь, свистят пули!..
— Мама, — сказала я, пораженная неожиданной мыслью. — А зачем им сдалась я?.. Ведь чего проще — явиться сюда, отобрать или украсть документы… ну, свидетельство о рождении там, что-то еще, что у вас есть… Подобрать девицу, похожую на меня, заявиться с нею к адвокату, получить по завещанию все, что причитается, потом выдать девицу замуж за кого требуется… Как по нотам! А нас с вами можно просто убрать, чтобы не путались под ногами!
Мамуля задумалась. Видимо, нынче утром мой ум основательно перевесил мою красоту, что было, собственно, не так уж трудно, после бессонной-то ночи.
— Да, ты права, — наконец, сказала мамуля. — Этот вариант вполне возможен. И, если наши оппоненты не дураки, они могли уже до этого додуматься. Следовательно…
Мамуля тяжело вздохнула, с сожалением заглянула в свою опустевшую чашку и заключила:
— Следовательно, не будем терять времени и давай собираться.
Она еще не закончила фразы, а я уже лихорадочно влезала в джинсы. Мысль о том, что, возможно, в эту самую минуту наши враги приближаются к дому, чтобы тихонько зарезать нас и забрать документы, заставила всю мою кровь превратиться в лед. Мамуле было проще сохранять спокойствие: она не видела моего залитого кровью офиса и Яна Саарена с перерезанным горлом. Представить себя с такой же зияющей раной от уха до уха мне было невыносимо. А еще невыносимей было представить на этом месте мамулю… При мысли об этом ко мне начала возвращаться злость. Поскольку я не имею детей, весь мой нерастраченный материнский инстинкт, похоже, протух и превратился в ненависть ко всему, что покушается на членов моей семьи. Моя семья невелика — я да мамуля, но время от времени я включаю в нее людей, которые становятся мне близки: нескольких подруг, Сенечку и Софью Львовну…
То, что злость начала возвращаться, было хорошим признаком — она поможет мне не трястись от страха. Потому что в страхе я невероятно глупею, а это сейчас совершенно некстати.
К тому времени, как мамуля вышла из своей комнаты, одетая в удобный костюм, с небольшой сумкой в руках, я уже стояла у порога, позвякивая ключами, и глаза мои горели неукротимым огнем.
Глава 10
Мамулю с ее драгоценной сумкой я, от греха подальше, отвезла к ее приятельнице Белле Аркадьевне — женщине крупной, бодрой, отважной, способной, в случае чего, выдержать схватку с гренадерским полком. Но по пути мы с нею завернули в офис к одному хорошему человеку. Этим человеком был адвокат Володя Голдстерн, который когда-то очень помог мне в одном деле. У Володи была курчавая борода и голубые глаза, именно это обстоятельство заставило меня тогда обратить на него внимание, а с тех пор, как он мне помог, я испытываю к нему стойкую симпатию, замешенную на искреннем уважении: Володя, — я вам скажу, господа, — это голова!
В офисе мы провели сорок минут, кое-что обсудили, я сделала пару звонков, и мы с мамулей поехали в Бруклин.
Оставив мамулю у суровой с утра Беллы Аркадьевны (обе тут же уселись на кухне пить кофе и дымить сигаретами), я опять села за руль и, почувствовав дикий голод, помчалась в пельменную на Брайтоне, где всегда невероятно вкусно кормят. Ну, да, — пельмени в одиннадцатом часу утра!.. Может быть, для чьей-то фигуры это и вредно, но я, представьте, вполне могу себе такое позволить. Не каждый день, разумеется. Но и не каждый день за мной охотятся кровожадные негодяи, способные ради денег на любую подлость по отношению к беззащитной женщине.
Горчик уже сидел за угловым столиком, уткнувшись своим длинным носом в маленькую рекламную газетку с незамысловатым названием «Новый Нью-Йорк». Когда я появилась в дверях, как прекрасное, хотя и несколько запыленное, видение, он покосился на меня из-под очков в тонкой металлической оправе и слегка кивнул. Я заказала себе двойную порцию пельменей и кофе и уселась напротив него, машинально расправив плечи и изящным жестом убрав со лба пару растрепанных прядок. Не то, чтобы я хотела произвести на детектива впечатление, но это инстинкт: когда передо мной сидит мужчина, мне, исключительно для поднятия тонуса, требуется чувствовать свое влияние на него.
Горчик был довольно симпатичный — даром, что коп, — слегка похожий на пережившего тяжелое детство Ричарда Гира, вытянутого в длину до метра девяносто, в ущерб весу и ширине плеч. У него были проницательные черные глаза, впалые щеки и высокий лоб. Особого интереса к моим прелестям я в нем не заметила, но очки он все же поправил и даже попытался слегка выпрямить сутулую спину.
Поглощая пельмени, я рассказала ему обо всех событиях последних дней.
Горчик слушал, не перебивая, в его черных глазах тлели какие-то угольки и временами пробегали искры. Глядя на эти искры, я подумала, что, возможно, нью-йоркские детективы не даром едят свой хлеб. И, может быть, этот Горчик сумеет захватить всю шайку. Или две шайки, потому что в моих злоключениях явно чувствовалось наличие двух конкурирующих групп.
Когда моя тарелка, наконец, опустела, детектив вежливо кашлянул, давая понять, что намерен перейти к делу, и спросил:
— Конверт с адресом у вас при себе?
— Да, вот он, — я достала из кармана джинсов слегка помявшийся конверт и протянула его Горчику.
Он пробежал глазами адрес, аккуратно свернул конверт, встал и засунул его к себе в карман. Потом посмотрел на меня и кивнул.
— Что? — я сделала вид, что ничего не понимаю.
— Всё, — пояснил детектив. — Вы можете идти. Я вам позвоню, как только что-нибудь узнаю.
— Извините! — сказала я агрессивно и выпятила грудь. Наверное, не нужно мне было этого делать, потому что у бедняги слегка отвисла челюсть и глаза на секунду утратили осмысленное выражение. — Извините, — повторила я тише и даже прикрыла грудь обеими руками. — Но я, разумеется, иду с вами. Во-первых, я журналист. А во-вторых, вся эта история меня касается напрямую.
