– Родители? – серебристо-колюче засмеялась снежинка. – А кто это такие?
Я улыбнулась. И правда… кто это? Где они?
– Ну вот, – сказал Анхель за моей спиной, – готово!
Я обернулась. Оказалось, он собрал все пледы и выстелил ими пол на балконе. Принес несколько подушек, кинул их на пол. Поставил на пол две кружки и тарелку с «невадитос» и конфетами. И… зажег три огромные белые свечи, тоже укрепив их на полу на специальных подставках.
– Вау, – вырвалось у меня, – ты самый романтичный парень из всех, кого я знаю.
– Грасиас, – скромно улыбнулся он.
Я уселась на пол возле свечей и, наблюдая за тем, как дрожит их пламя, взяла «снежок», стараясь не просыпать сахарную пудру, которой он был щедро усыпан.
Анхель плюхнулся рядом, развернулся на живот, подгреб под себя несколько подушек. Я искоса наблюдала за ним. Лететь с ним вниз… Заманчиво… Интересно, а если мы… может, тогда он не улетит завтра?
Это была шальная мысль, вроде той странной сумасшедшей снежинки, которая пригрезилась мне в снежном вихре, но она захватила меня.
Да! Такие вещи не происходят просто так… Ведь это означает, что я доверяю ему… Сможет ли он предать мое доверие…
Я осторожно придвинулась к нему. Улеглась рядышком, чувствуя себя немного по-дурацки с этим «снежком» в руках. Зачем я его только взяла?!
– Вкусно? – спросил он, кивая на печенье.
– Ага.
– Мама пекла.
Упоминание мамы как-то лишало момент романтики, но я не теряла надежды. Откусила кусочек и кивнула.
– Отлично.
Он развернулся на спину, подставив под голову пирамидку из подушек. Улыбнулся мне – задумчиво, немного печально.
– Ты красивая, – произнес он тихо, – ты самая красивая девушка из всех, кого я видел.
Он закинул руку за голову, а другую вытянул вперед и заправил мне за ухо выпавший локон. Однако его взгляд был полон не только нежности, но и печали.
– Мне хотелось бы провести с тобой больше времени, – признался Анхель, – гораздо больше…
«Я готова с тобой проводить все время, какое у меня есть!» – чуть не закричала я.
– И мне хотелось бы, чтобы мы встречались по-настоящему, – наконец сказал Анхель, – жаль, что я уезжаю. Мы могли бы…
Он не договорил. Повернул голову и с грустью уставился в ночное небо. И тогда я поняла – ничего не будет. Сердце защемило – и от обиды (почему не будет? Я что, не нравлюсь ему?), но и от правильности его слов. Ну, случится сейчас то, о чем я, может быть, даже и не пожалею… И что? Что дальше? Он ведь все равно улетит…
Мне захотелось плакать. Я отложила в сторону «снежок», тоже развернулась на спину и легла с ним рядом, устроив голову на его плече. Мне было так горько… Имею ли я право положить голову ему на плечо? Ведь мы не встречаемся по-настоящему… Имею ли я право держаться с ним за руки? Ведь он – не мой парень…
– И что же нам остается? – спросила я, сглотнув горькую обиду со вкусом сахарной пудры.
– Мечтать, – просто ответил он, приобнимая меня.
И мы мечтали… Мечтали всю ночь…
Каждая мечта начиналась со слова «прикинь»…
– А прикинь, тебе родители разрешат приехать летом в Испанию к одному твоему хорошему приятелю? Я покажу тебе Саламанку… Отвезу тебя в Мадрид…
– А прикинь, твоей бабушке надо будет летом поехать на дачу, а кому-то придется сторожить квартиру, и придется тебе!
– У нас в Саламанке так красиво… Я покажу тебе здание Университета… Оно украшено различными фигурками и барельефами, а на одном черепе, который тоже украшает каменную стену, прилеплена жаба. Настоящая!
– Живая?!
– Ну нет, каменная… Я всегда показываю ее друзьям, когда они прилетают ко мне погостить… И тебе, может быть, покажу…
– А прикинь, твоей маме захочется ну… например… в Михайловское! По пушкинским местам. Или в Константиново – к Есенину. Приедешь с ней туда, а там – бац! На экскурсии – я с родителями!
– Или у маминой сестры, которая живет в Москве, будет свадьба. Ее парень вроде собирается на ней жениться. Если соберется – мы приедем!
– Вот было бы классно!
Мы мечтали всю ночь, пока не прекратился снегопад и не начало светать. Голос Анхеля становился все тише и тише, пока, наконец, он не задремал. А я лежала и смотрела на небо, которое из черного становилось фиолетовым, а потом – сиреневым. Мечты всколыхнули во мне надежду…
Дело в том, что я загадала кое-что, когда поймала предновогоднюю тишину. Кое-что очень важное для меня. Желание было сумасшедшим, несбыточным, но… но почему бы не помечтать, встречая на балконе новый день нового года?
Небо тем временем бледнело и бледнело, а потом вдруг – бах!
Все вокруг словно залило молоком. Я осторожно высвободилась из-под руки Анхеля, обнимавшей меня, поднялась и выглянула в окно. Все было белым, как в густом тумане. Потихоньку начали проявляться черные контуры домов и деревьев.
Я оглянулась на Анхеля и осторожно приоткрыла окно. Оно чуть скрипнуло. Анхель не проснулся. Он был такой трогательный спящий… И такой невероятно красивый…
Я оторвала от него взгляд и высунула нос в щелочку приоткрывшегося окошка. Воздух был словно припудренным, непрозрачным, но остро-свежим, как растаявший на ладони комочек снега.
Я вдохнула его и зажмурилась. Желание, исполнись, желание, исполнись, я так хочу, чтобы ты сбылось!
Выдохнув, я прикрыла окно и вновь опустилась на пол. Задула свечу и свернулась клубком возле Анхеля…
Когда я проснулась, рядом его не было. Я вскочила: вдруг он уже улетел?
Но Анхель был в комнате, одетый в спортивный костюм. Увидел меня и толкнул что-то под кровать ногой.
– Что там? – кивнула я на кровать. – Труп?
– Малета, – сказал он, – чемодан.
– Ага…
Я протерла глаза, потянулась.
– Пойду умоюсь…
– Давай. Бабушка там печет блины…
– Здорово. А во сколько ты улетаешь?
– В два.
– Да? Значит, у нас есть немного времени? – я надеялась, что мой веселый голос не звучит искусственно.
Он молча сел на кровать, под которой пряталась эта его «малета». И чего он вдруг заговорил по-испански? Готовится к отъезду? Не терпится уже на испанский перейти?
– Можно было бы сгонять в «Наполеон», – продолжала я храбриться, – примерить костюмчик ведьмы. Мне он понравился!
Анхель слабо улыбнулся.
– Да, и ведь они задолжали нам костюм тыквы! Они же обещали принести его со склада!
– Боюсь, мы не успеем, – тихо сказал Анхель.
