– Но ты сам сказал, что улетаешь в два!
– Надо быть там за два часа до регистрации. То есть в двенадцать.
– Так.
– Экспресс в аэропорт у меня в одиннадцать. А до него добираться час. То есть выезжать в десять…
Я достала из кармана джинсов телефон, глянула на часы, игнорируя кучу сообщений с поздравлениями. На часах было 9.30.
– Понятно, – сказала я.
Внутри меня вдруг все застыло. Мне показалось, что я вижу себя со стороны. Вот какая-то девушка в джинсах и белом свитере стоит напротив парня в темно-синем спортивном костюме, готового к вылету в другую страну. Вот сейчас она будет прощаться с ним. Она. Не я.
– Тогда я пойду…
– Ты же хотела умыться…
– Дома.
– А блины?
Я покачала головой. Он встал, подошел ко мне. Обнял меня, порывисто вздохнув.
– Мария, – прошептал он, – моя Мария…
Но шептал он эти нежности не мне… Той, другой девушке. Которая лишь молча кивнула, потом направилась к выходу, крикнув по дороге «До свидания!» любезной бабушке, пекущей блины.
Которая молча надела куртку, молча вышла на площадку, молча спустилась на лифте вниз. Она шла по улице, глядя себе под ноги. Она знала, что он смотрит на нее сверху из окна, но не могла поднять голову. Ей надо было смотреть под ноги, чтобы не оступиться.
По ее щекам струились слезы…
…Как только я зашла за угол, то выхватила телефон и, утирая слезы рукой, набрала номер.
– Туся! Тусечка…
– Мария! – вскрикнула она. – Послушай! Вчера… вчера произошло что-то странное! Я… я поругалась с Алей.
У Туси тоже был такой голос, словно она вот-вот расплачется.
– Это было ужасно, просто кошмар, да еще и в праздник, я не знала, что делать, я хотела позвонить тебе, но боялась… Сначала я страшно удивилась, когда она достала из шкафа…
– Туся, – перебила я подругу, – послушай, мы расстались с Анхелем.
– Как расстались? Надолго?
– Навсегда!
Я залилась слезами.
– Маришечка, – проговорила Туся, всхлипывая, – приходи ко мне, ладно? Прямо сейчас… Хотя стоп! Погоди. Когда он улетает? Точнее, когда он уезжает из дома?
– Через полчаса, – проревела я, – а что?
– Да так, просто, просто так, – пробормотала Туся, – ничего-ничего, все в порядке. Так, может, ты сначала домой зайдешь, переоденешься, а потом ко мне?
– Хорошо, – всхлипнула я и повесила трубку.
У Туси явно возникла какая-то мысль, но мне, если честно, было все равно. Опустив голову, я побрела домой. Мама будет уговаривать умыться, позавтракать…
Но мне не хотелось ни того, ни другого. Лечь, накрыться одеялом и не думать. Не думать о нем, не думать о нас, не думать о том, что мое заветное желание не исполнилось.
Он все-таки улетает.
Глава 13
Камиса негра
И вот, я в «Наполеоне», в кафе у входа. Вспоминаю, как пила латте из стакана на высокой ножке, а Анхель – кофе из френч-пресса, густой, черный, с терпким запахом.
Интересно, раскупили карнавальные костюмы? Интересно, я смогу подняться на второй этаж, проверить это и не разреветься при виде сверкающих гирлянд и лампочек, обвивающих перила, как в «Аватаре».
Наверное, смогу, особенно если не встречу ни одной целующейся на эскалаторе парочки…
Тут я вздрогнула. На экране плоского телевизора, висевшего над барной стойкой, появился Хуанес. Тот самый певец, чью песню я пыталась спеть на вечеринке Егора, чью песню мне помог допеть Анхель… Тот самый, чей постер улетел под мою кровать и до сих пор там валяется.
Хуанес сидел на сцене грустный, прижимая к груди гитару, и пел, конечно… «Камиса негра»!
А внизу, вместо привычных эсэмэсок типа «приятный парень познакомится с приятной девушкой для приятного времяпрепровождения» или «масик, я люблю тебя, твой котик» побежал перевод песни…
Нет, когда-то, когда я разучивала эту песню, я посмотрела в словаре значение каждого слова. Но тогда я не страдала от несчастной любви. Сейчас мое сердце, которое крутила тоска по Анхелю, впитывало каждое слово этой грустной песни, песни о расставании…
Черная рубашка
У меня есть черная рубашка —
Сегодня у моей любви траур,
Сегодня у меня в душе горе,
И во всем виноваты твои чары.
Сегодня я знаю, что ты меня уже не любишь,
И это причиняет мне такую боль,
Что у меня есть только черная рубашка
И горе, что меня терзает.
«Горе, что меня терзает», – шепотом повторила я. Голос певца звучал совсем по-другому.
Раньше мне казалось, что Хуанес поет с насмешкой, но только теперь я ощутила, сколько горечи в его словах, сколько боли, сколько обиды.
Последние слова этой песни обожгли меня:
И у меня есть только черная рубашка
И твои чемоданы у двери.
По-испански это звучало как «и тус малетас ен ла пуэрта». «Малета», – сказал Анхель. «Чемодан». Вот оно.
Наши отношения были обречены с самого начала. Мы влюбились друг в друга, пока пели песню. Но это была песня о расставании. Вот я и получила «чемоданы у двери»…
Все это было известно с самого начала, надо было просто вслушаться в песню! Не стоило, не стоило мне лететь вниз вместе со снежинками… Ведь судьба у снежинок одинаковая. В конце каждая разбивается.
Я вскочила, не допив кофе. Бросила на стол двести рублей и побежала прочь. Если раньше у меня были сомнения – смогу ли я подняться на второй этаж, смогу ли снова увидеть ведьму с сигаретой в силиконовых зубах, – то теперь я поняла – я могу увидеть хоть живого бегемота, только пожалуйста – подальше от слов этой песни, терзающей мой слух и мое сердце…
У эскалатора стояла миловидная барышня в короткой клетчатой юбке. Она сунула мне в руки листок со словами:
– Приходите сегодня в кино, на премьеру фильма «Воспоминания».
– У меня, знаете ли, и так воспоминаний по горло, – сквозь зубы проговорила я, шагая на эскалатор.
Листок я смяла и сунула в карман не глядя.
– И обязательно прихватите с собой вашего молодого человека, – прощебетала мне вслед барышня, – влюбленным парочкам у нас скидка!
Я зажмурилась, но, к счастью, движущаяся лестница унесла меня вверх – подальше от барышни. Наверху я открыла глаза, шагнула на второй этаж.
Медленно приблизилась к лотку с новогодними костюмами… Костюма ведьмы не было, но, может быть, его перевесили.
– Привет! – обрадовалась мне продавщица. – Ну как? Подошел костюмчик-то?
