– Читает, – воодушевилась Сонька. – Там Илюха
Гельман был, у него прочитала тютелька-в-тютельку. Правда, Нюся?
– Откуда мне знать его мысли?
– Вы виделись с Ильей? – поинтересовался папа.
– Сидели в одном зале, – пожала я плечами.
– И ты по-прежнему…
– Папа, – перебила я, он кивнул.
– Хорошо. Завтра попробую разобраться с вашими приключениями. –
И пошел провожать Николая Ивановича.
В холле они задержались и о чем-то тихо переговаривались,
поглядывая на нас.
– Убила бы тебя, – беззлобно сказала я Соньке.
– За что?
– За длинный язык. Илью-то зачем приплела?
– А что такого?
Я махнула рукой.
Папа, проводив Николая Ивановича, присоединился к нам.
Разговор то и дело возвращался к нашему рассказу, и стало ясно, что отец не
успокоится, пока во всем этом не разберется. Но по тому, как он хмурился и
вдруг замолкал на середине фразы, я поняла: что-то его мучает помимо моих
сегодняшних приключений.
Не будь здесь Соньки, я бы постаралась выяснить, что
тревожит отца, однако сейчас об этом не могло быть и речи. Папа не из тех, кто
откровенничает при посторонних. Впрочем, с близкими он тоже особо не откровенничает.
Не знаю, насколько он доверяет Николаю Ивановичу, но если и доверяет, то только
ему. Не считая меня и давнего друга, у отца близких людей не было.
Моя мама умерла, когда мне едва исполнился год, отец больше
не женился. Само собой, женщины у него были, но в нашем доме они никогда не
появлялись, и ни с одной из них знакомства я не свела, хотя ничего против не
имела. И против женитьбы отца никогда не возражала, ни в детстве, ни тем более
сейчас. Однако папа предпочитал холостяцкую жизнь, что меня, признаться,
удивляло. Ему всего пятьдесят три, выглядит он на сорок, высокий, подтянутый,
может, не красавец, но в нем есть некое суровое обаяние, и женщинам он,
безусловно, нравится. Сонька в юности была влюблена в моего отца, краснела и
млела в его присутствии, над чем он добродушно подшучивал. Думаю, поведи он
себя иначе, Сонька вполне могла стать моей мачехой, по крайней мере, она на
этот счет еще пару лет назад строила планы. Да и сейчас порой вздыхает,
поглядывая на папу, но он просто не в состоянии разглядеть женщину в подруге
дочери, которую помнил веснушчатой девчонкой с косичками.
Как-то на Новый год Сонька изрядно выпила для храбрости и
решила признаться ему в любви. Но папа, что-то заподозрив, в разгар веселья
улизнул из дома, так что Сонька зря мучилась похмельем. Намеки подруги он
игнорировал и разговаривал с ней так, словно она еще не вышла из детского
возраста. Соньке это в конце концов надоело, но отец до сих пор остается для
нее эталоном «настоящего мужчины».
Если в случае с Сонькой папина осмотрительность мне понятна,
то его стремление к безбрачию вызывает недоумение. Долгое время я считала, что
это связано с тем, что он очень любил мою мать и не в состоянии представить на
ее месте другую женщину. По этой причине он избегал разговоров о ней.
Разумеется, когда я допекала его вопросами, он что-то рассказывал, но уже в
детстве я поняла: моя настойчивость его огорчает, вызывая приступ дурного
настроения, он становился еще более молчаливым, хмурился и подолгу размышлял о
чем-то. До меня наконец дошло: отцу больно возвращаться к своему прошлому.
После смерти мамы мы покинули город, в котором жили, и
переехали сюда, наверное, тоже из-за желания отца отгородиться от воспоминаний,
сменить обстановку, начать новую жизнь. Уже взрослой мне иногда хотелось
расспросить его об отношениях с мамой, узнать, как они познакомились, как жили
отпущенные им четыре года, но боязнь сделать отцу больно перевешивала вполне
понятное любопытство, хотя от тех событий нас отделяет больше двадцати лет и за
это время душевные раны просто обязаны были затянуться. Впрочем, причина
папиной одинокой жизни могла быть вполне банальной: его устраивали ни к чему не
обязывающие отношения с женщинами.
Мама, кстати, завещала себя кремировать, отец сказал как-то,
что мысль о том, что ее зароют в землю, вызывала у нее ужас, и он выполнил ее
просьбу. Прах был развеян в парке, где мама любила гулять, так что даже могилы
ее не осталось, и, наверное, по этой причине мама была для меня каким-то
легендарным персонажем, никакого отношения к моей реальной жизни не имеющим.
После ее смерти отец уничтожил все ее фотографии, об этом я узнала лет в десять
и не решалась спросить, почему он это сделал. Хотел избавить себя от боли?
Наверное, так. Но этот его поступок долго не укладывался у меня в голове. Я
даже не знаю, как выглядела мама. Правда, папа пару раз заметил, что я на нее
похожа. Ко мне отец всегда относился с огромной любовью, которую не умел и не
хотел скрывать. Мне разрешалось многое и все прощалось. Папиными стараниями из
меня бы, скорее всего, выросла законченная эгоистка, если бы не бабушка, его
мать. Она, напротив, была очень строгой и смогла-таки внушить мне вполне
здравые мысли, что в мире существует еще много чего помимо моих желаний. Не
помню, чтобы бабушка с отцом ссорилась или хотя бы спорила, но к своему сыну
она относилась так же требовательно и сурово, как и ко мне. Умерла она, когда
мне исполнилось восемнадцать, как раз в день моего рождения. С тех самых пор я
его терпеть не могу и никогда не отмечаю. Отец тяжело переживал ее смерть, но,
по обыкновению, молчал о своих чувствах. Сидел, обняв меня, гладил по голове,
точно я была еще ребенком, иногда вздыхал. В общем, о том, что творилось в его
душе, оставалось только гадать. Временами я задаюсь вопросом: существует ли в
природе женщина, способная растопить этот лед? С которой он мог бы
откровенничать, советоваться, показать себя слабым? Если да, очень хотелось бы
на нее взглянуть. Несмотря на то что отец внушал уважение, более того, мог с
легкостью вызвать у женщин едва ли не щенячий восторг, жить с ним, должно быть,
не сахар.
У отца была репутация исключительно порядочного человека,
который даже в лихие девяностые не запятнал себя связью со всяким сбродом, как
любил выражаться Николай Иванович, имея в виду бандитов всех мастей. Само собой,
отцу приходилось нелегко, и тогда, да и сейчас врагов у него предостаточно, по
этой причине на моей безопасности он попросту помешан. Оттого я и пыталась
придать нашим сегодняшним приключениям несерьезный характер. Конечно, отец о
них и без наших рассказов узнал бы, по крайней мере, об убийстве Ирины, раз мы
давали показания в милиции. Но вот обо всем остальном я бы предпочла
промолчать. Сама же я, прокручивая в голове события вечера, все больше
склонялась к мысли, что ничего забавного в них нет, более того, нам
фантастически повезло, что все закончилось благополучно. И беспокоят меня не
столько придурковатого вида типы на джипе, сколько разноглазый, хоть я и
затрудняюсь объяснить почему.
– Завтра пойдешь в милицию и напишешь заявление, –
сказал отец.
