– Ты не только убийца, но и воровка!
Неблагодарная тварь! Хотела убежать – а это все равно что украсть потраченные
на тебя деньги! А ведь пан Шимон был так добр к тебе, он спас тебе жизнь! Что,
большая трудность для тебя отдаться двум-трем панам – богатым, щедрым, молодым,
красивым, которых к тому же ты сама выберешь среди других? Заработать за
несколько дней кучу денег, которых хватит и долги отдать, и купить бумаги на
выезд из Варшавы! Доберешься до своих – и никто никогда ничего не узнает! А ты
все забудешь и станешь свободна, и не отплатишь злом за добро, – убеждала
мадам. – Можно подумать, тебя обрекают на мучения! Между прочим, некоторые
вполне добропорядочные женщины, даже из дворянского сословия, несчастливые в супружестве,
но все же не умеющие обойтись без любви, порою улучают минутку и приходят к нам
под вуалью: сорвать цветок-другой на клумбе, а то и сплести венок. Глядишь, и
ты войдешь во вкус, распробовав все удовольствия!
Мадам бормотала еще что-то, но Юлия не
слушала.
«Станешь свободна. Доберешься до своих. Все
забудешь!»
Эти слова Люцины неумолчно звенели в голове. А
умелый палец, неутомимо ласкавший ее естество, лишал желания противиться.
Желание охватило ее – желание слиться с мужчиною так же пылко и самозабвенно, как
она слилась с Зигмундом в душной тьме, настоянной на запахе его страсти.
«Молодой, красивый… которого к тому же ты
выберешь сама!» А вдруг повезет, и Юлии достанется тот белокожий золотоволосый
красавец, которого она видела мельком. Он чем-то напомнил ей Адама, мысли о
котором она все время гнала от себя. Отогнала и сейчас. С таким красавцем это
будет не так страшно, не так стыдно. И никто не узнает! И это будет всего
несколько раз! А потом – свобода.
– Но только не больше двух-трех мужчин? –
всхлипнув, уточнила уже покорная Юлия. Довольная мадам Люцина тут же убрала
нескромную руку, с усилием поднялась, разогнув спину, и, отряхивая колени,
деловито подтвердила:
– Не больше двух-трех! – на самом кончике
языка удержав готовое сорваться: «Десятков. Если не сотен!»
* * *
Теперь Юлию называли Незабудкой (если поглубже
заглянуть в головку коварной мадам Люцины, станет ясно, что для нее это был
наиболее невзрачный цветок – его имя и получила «бесцветная кацапка»). Всякий
день она теперь проводила с девицами, готовя новый спектакль: каждому цветку
предстояло поведать о себе гостям какую-нибудь задушевную историю, вернее,
изобразить с привлечением того «садовника», который придется ей по нраву. У
мадам Люцины была интереснейшая книга – собрание легенд и преданий о самых
красивых цветах в мире. Автор, наверное, в гробу переворачивался, когда эти
древние сказания становились основой для весьма откровенных эротических
придумок.
Конечно, проще всего было Руже – то есть Розе.
Ведь об этом цветке более всего легенд. Как рассказывали Незабудке болтливые
цветочки, на прошлой премьере Ружа изображала красивейшую из индийских женщин,
Лакшми, которая согласно мифу родилась из распускающегося бутона розы. Вишну,
охранитель Вселенной, увидев эту обворожительную красавицу, укрывавшуюся в
своей прелестной розовой колыбельке, увлеченный ее прелестью, разбудил ее
поцелуем и таким образом превратил в свою супругу. Надо ли уточнять, что в
Театре все обстояло куда забавнее? На плюшевый стол с пришитыми к нему
шелковыми лепестками укладывалась Лакшми – вовсе голая Ружа, а роль Вишну
исполняли все посетители, поочередно приникая к Руже – отнюдь не только
поцелуями!
Ружа славилась своей выносливостью, как
правило, сдавались мужчины, а не эта красотка, которую восхищенная мадам Люцина
сравнивала с Теруань де Мерикур – неутомимой шлюхой времен Французской
революции. Мадам лелеяла замысел поставить спектакль о Теруань и ее любовниках,
а следующий – про знаменитый Летучий легион Екатерины Медичи: с точки зрения
мадам, цветочные забавы уже приелись и теряли свою остроту. Так что дебют
Незабудки приходился на закрытие гастролей перед началом новых репетиций.
Ее мизансцена была основана на трогательном
рассказе о влюбленной девушке, которая, разлучившись с другом сердца, подарила
ему букет незабудок: жизнь была к ней немилостива – после болезни она ослепла;
прошли долгие, долгие годы – и вот однажды, услышав в своем доме незнакомые
шаги и почувствовав запах незабудок, она узнала возлюбленного, который вернулся
к ней с букетом этих цветов. Прихотливый ум мадам Люцины измыслил следующий
эротический вариант: Юлии, вернее, Незабудке, следовало избрать себе садовника
и отдаться ему (щадя стыдливость и неопытность дебютантки, дозволялось
уединиться с ним в отдельной комнате), затем, при погашенных свечах, ей
надлежало отыскать этого человека среди всех остальных мужчин – по запаху или
на ощупь, это уж как в голову взбредет. Найдя, предстояло вновь соединиться с
ним в постели – на этом «первый урок» был закончен. Все казалось вполне просто,
если бы не два «но»: запрещалось метить садовника духами – это раз, и два –
если Незабудка ошибалась и выбирала не того, ей предстояло исправлять свою
ошибку все тем же традиционным способом, а потом продолжить поиск до его
успешного завершения. И сколько раз Незабудка ошибется, столько раз и исправит
ошибку.
Юлия ужаснулась, выслушав эти условия, но
мадам Люцина сумела ее успокоить: ведь все дело во внимании и памятливости.
Здесь в ее же интересах показать себя истинной Незабудкой, а не Незапоминайкой.
Ведь не так уж сложно отличить одного любовника от другого.
У Юлии имелось на этот счет свое мнение, но
она только голову опустила и промолчала, отчетливо сознавая, что выхода нет –
придется стерпеть все, что уготовано судьбою. Она была совершенно сломлена
одиночеством, беспомощностью, приемами убеждения, принятыми у мадам Люцины;
сломлена бесцеремонностью, с какой накануне пан Аскеназа вошел в комнату, где
Юлия мылась, и, когда она с воплем выскочила из ванны, пытаясь завернуться в
простынку, добродушно сказал:
– Ничего, ничего, детка! Не надо бояться
старого пана Шимона. Слушай меня. Представь, что это твой дедушка. Или папа.
Или доктор. Да еще и евнух! Ну кем еще должен назваться пан Шимон, чтобы ты
перестала его бояться?
С этими словами он сорвал с Юлии жалкую
тряпицу, в которую она тщетно силилась закутаться, придирчиво оглядел ее
стройное тело, покачал головой:
– Плохо кушаешь! Сзади совсем нет, за что
приятно подержать! – и тут же расплылся в улыбке: – Зато с таким декольте
можно завоевать армейский корпус! – И, помахав Юлии на прощание пухлой
ладонью, со словами: – Мой патрон будет доволен! Ты шекель, который может
принести на проценты меру золота! – удалился, оставив Юлию в полном
недоумении – считать себя оскорбленной или польщенной, плакать или смеяться.
