– С Валевским?!
– Ты что, знаешь его? – приподнялся на
локте Ржевусский, испытующе заглянув ей в лицо, и Юлии понадобились все ее
силы, чтобы равнодушно повести плечами:
– Ну кто же не знает эту фамилию?! Не могу
поверить… ты говоришь о том самом, том самом Валевском?!
– Разумеется. Александр-Флориан Валевский,
побочный сын Наполеона I, – мой старинный приятель. Видишь ли, моя мать
принадлежит к старинной французской аристократии, а по браку с моим покойным
отцом, гетманом Ржевусским, – к аристократии польской. Это теперь матушка
перебралась в Староконстантинов, в фамильное поместье, а детство мое и юность
прошли под ее приглядкою в Париже, и среди друзей моих были люди самые разные!
Сын русского консула, сын Наполеона – эти двое были самые закадычные. Как-то
раз выяснилось, что мы все еще девственны, а оттого чрезмерно стеснительны, и
Белыш предложил наведаться в хороший, респектабельный бордель, взять несколько
уроков у девиц, не обремененных чрезмерной добродетелью, чтобы не ударить в
грязь лицом с другими женщинами, когда будем доказывать им свои лучшие чувства
в каком-нибудь укромном уголке.
– Белыш? – пробормотала Юлия и натянула
на себя край шкуры: ее вдруг озноб пробрал.
– Да, это как раз и был сын русского консула.
Он с малолетства, чуть ли не с рождения, был помолвлен с какой-то весьма
богатой особой, которую никогда не видал, – с дочерью старинного друга его
отца. Это была клятва, скрепленная кровью, – ну и всякая такая чепуха,
однако отец Белыша от слова своего отступать не собирался и пригрозил лишить
беднягу наследства, ежели тот посмеет отказаться от женитьбы. Тогда приятель
мой положил себе изведать как можно больше наслаждений, прежде чем попадет в
лапы этой кривобокой уродине…
– Почем же он знал, что она кривобокая? Он же
ее отродясь не видывал? – обиженно перебила Юлия, и обида была, ей-богу
же, вполне объяснима, коли вспомнить, о ком шла речь. Ее словно бы молнией
прошило при звуке этого имени.
Белыш! Ее нареченный жених! Сколько месяцев,
лет, веков минуло с тех пор, как отец пытался приструнить своевольницу дочь
этим именем… Где теперь отец, где сама Юлия – та, прежняя?
– Э, да ты дрожишь? – Ржевусский
склонился над нею, рука мягко скользнула по ее бедру. – Хочешь, опять
будет жарко?
Ой, нет! У нее до сих пор все тело болело
после этих тщательно рассчитанных безумств! Да и отрезвление настало слишком
внезапно. Пора выбираться отсюда. Пора продолжить путь. Мелькнула было мысль
навязаться в попутчицы Ржевусскому, да нет, уж лучше держаться от него
подальше: еще несколько уроков по «Книге о прелести женщин», и Юлия
возненавидит мужчин!
– Мне пора, – ловко увернулась она от его
руки. – Ох, но я же совсем голая! Как же показаться в коридоре? Пан
Жалекачский… Ох, нет!
– Погоди! – Ржевусский вскочил. – У
меня кое-что есть для тебя.
«Могу себе представить! – с ужасом
подумала Юлия. – Паранджа? Чадра? Прозрачные шальвары? Что у него там?!»
Он разворошил большой баул, стоявший в углу
комнаты, и подал Юлии – нет, ничего из вышеперечисленного и даже не арабский
бурнус, как можно было ожидать, а очень красивое темно-зеленое платье из
тонкого бархата: простое, но отлично сшитое, с широкой юбкой, годное и для
верховой езды, а в придачу сорочку из тончайшего батиста, чулки, панталоны,
сапожки, шаль… и все впору, и все добротное, дорогое, вплоть до новенького
несессера с туалетными принадлежностями и гребня, который Юлия пустила в ход
прежде, чем ее одолели сомнения, и она задала вполне естественный вопрос:
– Откуда все это? И почему мне?!
– Сказать по правде, целую кучу таких платьев
и прочего я везу по просьбе моего друга детства для одной дамы. Ей причитается
и немалая сумма денег. Это любовница Зигмунда, она сбежала от него, и он
обуреваем желанием вернуть свою сладенькую беглянку упакованной в самые лучшие
фантики. Но мне надоело искать какую-то неведомую девку! Вообрази: она
ускользнула прямо из рук Зигмунда! Хотя, казалось бы, он надежно упрятал ее в
один из самых фешенебельных варшавских борделей. А тебе все пристало отменно!
Сердце Юлии резко, больно стукнуло прямо в
горле, да так громко, что Ржевусский, кажется, непременно должен был это
услышать.
Не чересчур ли много потрясений для одного
утра? Оказывается, один ее нечаянный любовник – postillon d’amour
[56]
другого ее любовника, столь же
нечаянного! Как-то все это… однообразно! Не слишком ли многое напоминает ей о
Зигмунде сегодня?! Ну что ж, зато она вполне вправе надеть и белье, и платье:
Ржевусский может считать свою миссию выполненной! «Любовницу» Зигмунда он
отыскал, но у Юлии скорее язык отсохнет, чем она в этом признается! А что, если
Ржевусский знает, что она русская, вдруг сболтнет, где не надо! Крутенько тогда
ей придется! Да и мало ли что – вдруг он принудит «любовницу» Зигмунда ехать с
собою, желая загладить свою вину тем, что доставит добычу другу? Нет, надо
бежать! И от дракона, и от его пани, и от Ржевусского, и от болезненных
воспоминаний!
Сейчас она оденется, и только ее и видели в
этой комнате, в этом замке, в этой Польше! Теперь она не постоит и за тем,
чтобы самой увести коня! Своего, разумеется! Жаль, не удастся убедить
Ржевусского, чтобы отдал ей деньги, назначенные «любовнице» Зигмунда, уж она-то
знает, как ими распорядиться!
Она одевалась по-гусарски быстро (говорят же,
что гусар в две с половиною минуты должен одеться, зарядить пистолет и оседлать
коня!), думая обо всем этом враз и еще о том, как выбраться из замка
незамеченной, как ухитриться прихватить с собой хотя бы ломоть хлеба на дорогу,
а где-то на краю сознания то вспыхивала, то гасла мысль – не то встревоженная,
не то самодовольная: «Да неужели Зигмунд и правда хочет меня снова?!»
* * *
Она почти не обращала внимания на бормотанье
Ржевусского, слишком озабоченная тем, чтобы поскорее избавиться от него, как
вдруг слова «тайный ход» ударили ее в самое сердце.
– Что? – полуобернулась Юлия, и пальцы
ее, торопливо заплетающие косу, замерли меж трех прядей. – Что ты сказал?!
– О, я знал! Стоит женщине услышать о больших
деньгах, как она становится внимательной! Неужто правду говорят французы: после
определенной суммы денег у проститутки исчезает ощущение, что она продается; ей
кажется, что полученные деньги – достойная оценка ее красоты.
Юлия взглянула на него отчужденно. Неужели
этот «парижский бедуин» из тех, кто полагает, что сразу после объятий можно
переходить к оскорблениям?!
Но черт с ним! Ржевусский, вместе со всеми
своими причудами, – это уже ее прошлое. А вот слова его о тайном ходе…
