– Позаботьтесь о ней! – приказала холодно
и, предоставив Юлию хлопотам горничных, ушла, покачиваясь из стороны в сторону,
словно былинка на ветру, – но былинка, которая исполнена уверенности,
будто она своим покачиванием вызывает ураган.
Глава 18
Заговор
Можно было ожидать, что наутро Юлия пальцем не
сможет пошевельнуть, однако такой ясности в голове мог бы позавидовать
какой-нибудь мыслитель перед решением неразрешимой задачи, полководец накануне
сражения. Юлия и чувствовала себя чем-то средним – а точнее, лазутчиком в стане
врага, потому что, едва проснувшись, она знала, чего хочет и что необходимо
сделать как можно скорее: уйти отсюда. Скрыться, исчезнуть!
Ей вовсе не улыбалась мысль провести еще бог
знает сколько дней в таборе Тодора. Достаточно и тех трех, а то и четырех (она
потеряла им счет!), которые слились в ее памяти в один шумный, пестрый,
хохочущий, пахнущий тиной комок. Это до чего же надо дойти, чтобы не узнать
родного отца, когда он оказался в подвале! Разве что она в это время спала,
накрепко одурманенная зулой… А отец, значит, все-таки получил известие от
Васеньки Пустобоярова, царство ему небесное! Верно, отправил все-таки нарочного
в ставку, не ожидая утра… Да зря. Но ничего. Во всяком случае, отец знает, что
Юлия жива, где-то скитается по Польше, и теперь всякий русский солдат, которого
она встретит, будет ей проводником и защитником, ибо наверняка имеет приказ
искать княжну Юлию Аргамакову и оказывать ей помощь.
По складу своей непоседливой натуры Юлия
совершенно не способна была долго предаваться печальным переживаниям. Ей надо
было всегда знать, что она будет – или хотя бы что нужно – делать в следующую
минуту! И делать это! Самое главное было раздобыть сейчас одежду. Ни за какие
блага мира она больше не наденет цыганские лохмотья, уж лучше убежит,
закутавшись в шелковое покрывало, босиком по снегу. А впрочем, надобно
посмотреть в шкафу. Вдруг здесь что-то есть…
Юлия спрыгнула с постели, завернулась в
простыню и ринулась к шкафу, стараясь не смотреть на скромно задернутые
шторками сиреневые ниши, однако взгляд случайно упал в окно – и ее словно по
глазам ударило: вся округа была затянута нежным зеленоватым сиянием.
Что за чертовщина?! Фейерверк? Однажды Юлии
приходилось видеть такое, когда в небо взлетали многоцветные огни, раскрашивая
лица гуляющих и весь парк Лазенки множеством оттенков. Да нет, какой фейерверк
белым днем? Солнце в небе…
Юлия подкралась к окну – и была вынуждена
схватиться за подоконник, чтобы не рухнуть от изумления.
С чистого, по-весеннему промытого, голубого
неба сияло утреннее солнце, заливая бледно-зеленую, чуть проклюнувшуюся листву
огромного парка. И вдали, на горизонте, темно зеленел лес, нежно – луговина.
Жаворонок бился в вышине и заливался так звонко, что и воздух, и оконные
стекла, чудилось, дрожат от его трелей.
Юлия тряхнула головой, беспомощно огляделась,
вновь обратила расширенные глаза к окну.
Что, ради всего святого, случилось с
природою?! Какие могли произойти в ней блаженные катаклизмы, чтобы за три, ну,
четыре дня растопить весь снег (Юлия помнила окровавленный сугроб под этим
окном!), высушить землю, прогреть ее и укрыть зеленым покрывалом?! Это уж
прямо-таки какое-то библейское чудо! Или у нее позеленело в глазах? Или…
Вот именно.
Сердце замерло от внезапной догадки –
страшной, как выстрел в спину.
Три, ну, четыре дня назад, говоришь ты, здесь
лежал снег?! И все время, проведенное в подвале, у тебя смешалось в голове?!
Да, этот клубочек размером побольше, чем в три-четыре дня! А если в месяц,
никак не меньше? Чудес не бывает – на дворе апрель!
Юлия отвернулась от окна, зажмурилась до боли,
потом поглядела в стену, на которой бежали-сплетались серебристые причудливые
узоры на сиреневом фоне, потом резко повернулась – и уставилась в окно с
последней надеждою.
Нет, напрасно.
Солнце, голубое небо, чистая зелень –
весна-красна во всем своем великолепии.
– Ну что ж, – вслух произнесла она,
пытаясь хоть в звуках своего голоса обрести что-то привычное, неизменчивое в
этом преобразившемся мире, – по крайней мере, и впрямь можно уйти босиком!
– Ножки не боишься наколоть? – послышался
рядом голос. Он был негромким, но Юлия так и подскочила, а потом, не глядя,
ринулась в раскрытые объятия Ванды, чувствуя такое облегчение, что даже слезы
хлынули из глаз.
Слава богу, она не одна на свете. Слава богу,
Ванда вернулась!
Через несколько минут, после множества
поцелуев, всхлипываний и бессвязных причитаний, Юлия взглянула наконец на
подругу и увидела, что глаза той влажны и печальны, а лицо осунулось, щеки
ввалились.
– Что с тобой? Ты была больна?
Ванда кивнула:
– Да. Тем же, чем и ты.
Юлия взглянула непонимающе, потом ахнула:
– Тебя тоже поили зулой, держали в подвале?!
– На первый вопрос – да, на второй –
нет, – улыбнулась, вернее, попыталась улыбнуться Ванда. – Впрочем, и
на первый – тоже не совсем да. Я сразу выпила ее слишком много – и чуть не
умерла. Не описать, что со мной было, – довольно, что жива. Тогда они
оставили меня в покое – все, кроме Тодора. Меня держали взаперти, а он приходил
каждую ночь – иногда и днем.
– Мне кажется, я видела тебя в подвале, –
задумчиво свела брови Юлия, вдруг вспомнив синие глаза, глядевшие на нее со
странным выражением.
– Видела?! – так и ахнула Ванда. – Я
украдкой искала тебя… И мне один раз показалось, что даже узнала, но я была
тогда еще одурманена, а у тебя почему-то были черные волосы…
Юлия кивнула:
– Да. Были. И вот так же отец, наверное,
глядел на меня – и не узнал, а я ничего не соображала.
– Ты знаешь? – прошептала Ванда, и слезы
так и хлынули из ее глаз. – Ох, ты меня, наверное, проклинаешь,
ненавидишь, это ведь я тебя заманила сюда, в эту ловушку!
Юлия только плечами пожала, и Ванда моляще
прижала руки к груди:
– Пожалуйста, поверь! Я хотела как лучше,
когда повела тебя в подвал. Думала спрятать надежнее. Я не могла и вообразить,
что Эльжбета предаст и меня тоже. Пожалуйста, поверь мне, пожалуйста!
– Да я верю, верю! – Юлия тихонько
погладила ее по мокрой от слез щеке. – Мы обе попались.
– Мы обе попались – мы обе и выберемся
отсюда! – воскликнула Ванда. – Не то Эльжбета сгноит тебя в этом
подвале, навеки сделает забавой Тодора!..
И осеклась. Что-то мелькнуло в ее глазах…
какая-то тайная мысль. И Ванда быстро проговорила:
