– Нет. Я знаю: она вылечила тебя от зулы.
Почему? Она хочет отпустить тебя, так? Говори скорее!
Юлия с удивлением взглянула на свою руку, в
которую впились пальцы Ванды.
– Отпустить? Ничего себе! Она хочет, чтобы
Тодор ушел вместе со всем табором, а меня даст ему как охранную грамоту от
русских, якобы цыгане везут меня к отцу.
Губы Ванды насмешливо дрогнули:
– И ты в это веришь?!
– Настолько, что сейчас, перед твоим приходом,
обдумывала, как бы удрать отсюда, не дожидаясь, пока за мной придут. Но вот
беда – глянула в окно…
Ванда все мгновенно поняла:
– Да, сейчас начало апреля. Уже весна. Они
украли у нас больше месяца жизни.
Больше месяца! Юлия снова почувствовала себя
такой несчастной и беспомощной, что колени подогнулись, и она бессильно
опустилась на кровать.
– Ну ладно, меня они держали в подвале, –
проговорила глухо. – Но ты-то почему не бежала? Почему не ушла, почему не
сообщила кому-нибудь из русских о том, что здесь творится?
– Из русских? – повторила Ванда
медленно. – Я, полька, должна была донести на поляков – русским?!
– При чем тут поляки? Я говорю о
цыганах! – удивилась Юлия.
– Но ведь это задело бы интересы моей
родственницы! – запальчиво возразила Ванда. – Эльжбета – моя кузина,
и…
– А я – твоя подруга, – устало
проговорила Юлия. – Впрочем, это неважно. Я тебя не упрекаю, вовсе нет…
– А потом, меня же все время держали под замком! –
словно спохватившись, воскликнула Ванда. – Я была заперта.
– Да? А как же ты вышла сейчас? –
недоверчиво проговорила Юлия.
Что-то произошло. Что-то прозвучало меж ними…
недосказанное, вернее, вовсе не сказанное. Что-то прозвенело в воздухе, словно пролетевшая
мимо стрела, словно дальний клич, предупреждающий об опасности. «Я совсем
забыла, – подумала Юлия, – что мы с Вандой, по сути дела, враги.
Русские воюют с поляками, поляки воюют с русскими. Она такой же враг мне, как
любой польский солдат, как графиня, как… Зигмунд».
Боль при упоминании этого имени уже стала
привычной. Надо только прижать руку покрепче к сердцу – не бейся, глупое! не
страдай! – и все минует.
– Я… вот, погляди! – Ванда протянула ей
связку ключей. – Покоева убирала у меня в комнате – я и стащила у нее
ключи. Она даже под кровать залезла, пытаясь их найти… тут я выскочила, заперла
ее и скорее сюда.
– Но она уже там кричит, зовет на помощь!
Вот-вот к ней сбегутся люди!
– Пусть кричит! – беззаботно махнула
ключами Ванда. – Моя комната в самом дальнем крыле, там никого не бывает.
И вдобавок они привыкли, что оттуда все время доносятся крики.
– Почему? – испугалась Юлия.
– Ну, я просила выпустить меня, –
пояснила Ванда. И добавила неохотно: – А потом приходил Тодор с Чеславом и
Петром… Им нравилось, когда женщина кричит. Они меня заставляли. Это их еще
больше возбуждало!
Юлия пристальнее взглянула в похудевшее,
заострившееся лицо. Да, Ванде многое пришлось испытать. Но все-таки ей такое, в
общем-то, не в новинку…
Ванда подняла на нее глаза – и как бы поймала
на лету незаконченную мысль.
– Ты хочешь сказать, что мне, примадонне
Цветочного театра, не привыкать пропускать через себя и по десятку мужчин за
ночь, не то что этих троих? – проговорила она тихо и отчужденно. – Ты
хочешь сказать…
– Я так и думала, что ты здесь.
Голос Эльжбеты раздался словно ниоткуда, из
стены. Нет, вот она: стоит, неразличимая в своем сиреневом платье, со своей
сиреневой бледностью, на фоне сиреневых портьер.
– Скажи, Христа ради, зачем ты заперла в своей
комнате бедную старую Зосю? Она все горло сорвала, кричавши!
Сделав шаг вперед, Эльжбета взяла у
остолбеневшей Ванды ключи.
– И любопытно бы знать, что ты тут еще наплела
этой молоденькой дурочке, что она на меня волком смотрит? А ведь я спасла ее от
зулы, я собиралась отпустить ее на свободу.
– На свободу? – взвилась Ванда, не дав
Юлии даже понять, о чем это говорит Эльжбета. – Свободу таскаться с
Тодором? Ты прекрасно знаешь, что ни он, ни Петр с Чеславом ее не отпустят,
пока вволю не натешатся. А тогда… На кого она будет похожа? Это, знаешь ли, для
тех, кто покрепче.
– Для таких, как я и ты, надо полагать, –
не без ехидства уточнила Эльжбета. – Но не о чем беспокоиться. У Тодора
достаточно ума, чтобы понять…
– Ума?! – воздела руки Ванда. – Ум у
него помещается в самой выступающей части тела, и это не голова и даже не
задница!
Эльжбета хихикнула:
– Вижу, ты хорошо изучила и моего муженька, и
его ублюдков. Эх, если бы я могла избавиться от них, оставив его! Но он одержим
своими сыновьями так же, как бабами.
– К черту Тодора! – Ванда всплеснула
руками. – Неужели ты не можешь думать ни о чем, кроме своего мужика?
– Не могу, – бесстыдно согласилась
Эльжбета. – Так же, как и ты, моя дорогая.
Ванда открыла рот, собираясь что-то сказать,
но не смогла: только быстро перевела дыхание.
– Ладно, – перешла в наступление
Эльжбета. – Хватит делать вид, будто заботишься о ком-то, кроме себя. Это
просто невозможно, ведь так? Я хочу ею прикрыть Тодора и обезопасить себя, ты…
– В самом деле хватит! – перебила Юлия,
которой осточертело, что о ней говорят, как о неодушевленном предмете. –
Почему кто-то решил, что мною можно так просто распоряжаться?! Почему кто-то
решил, что я спокойно сяду – или лягу! – на телегу к Тодору и отправлюсь с
ним в дальний путь?! Почему никому не приходит в голову, что, едва мы наедем на
первый русский пост, я подниму крик, позову на помощь? И расскажу все, что
проделывали со мною эти цыгане в подвале замка высокородной шляхтянки – и с ее
поощрения…
– В каком подвале? – изумилась Эльжбета
столь натурально, что Юлия на миг растерялась. Но тут же улыбочка змеей
проскользнула по тонким губам графини:
– Я еще вчера сказала, что ты – молодец!
Клянусь, я начинаю тебя уважать. И очень рада, что ты вовсе не такая тряпка, о
которую можно ноги вытирать… какой я была в твои годы. Похоже, Ванда, тебе с
ней нелегко придется, да?
– Твоя-то какая печаль? – огрызнулась
та. – Не думай обо мне, думай о себе!
