– Пока не знаю… – медленно проговорил
Толь. – Но попытаемся понять вместе. Я сказал уже, что покойный всем винам
предпочитал воду. Вы знаете – то в нашей, то в польской армии вспыхивает
холера. Она как бы мечется туда-сюда, не зная, какую добычу хватать. У нас мало
возможностей от нее беречься: в войсках воду для питья кипятить затруднительно,
однако в ставке все повара и денщики соблюдали сей указ доктора Коха
неукоснительно. Не-у-кос-ни-тель-но! – значительно подняв палец, повторил
Толь. – И к столу графа подавалась кипяченая вода, и у его постели стояла
такая же в особенно красивом турецком кувшине, который граф возил всегда с
собою в память о балканских победах. Это был подарок супруги его покойной.
Нынче ночью, когда мы уже видели близкую кончину Ивана Ивановича, – голос
Толя при этих словах чуть дрогнул, и Юлия поняла, что Дибич был для него не
только начальником, но и другом, – да, так вот… он попросил пить. Я
схватил этот кувшин, налил стакан, однако умирающий отвернулся. «Нет, –
проговорил он слабым голосом, – утром пил… гадость…» Я отставил стакан не
думая. А потом, под утро, уже когда увидел, как врач закрывает глаза покойному,
я в волнении схватил сей стакан и поднес к губам, чтобы освежить пересохшее
горло. И с отвращением отставил, пораженный отвратительным – даже не
гнилостным, а трупным запахом сей воды. Чудилось, сама смерть затаилась на дне
стакана! Конечно, это была сырая, не кипяченая вода, хотя, как она там
оказалась, мы не представляли. Позвали повара, и он сообщил, что близ дома, в
ограде, есть колодезь, в коем поначалу была прекрасная вода, но несколько дней
назад она так протухла, что даже лошади ее не желали пить, а потому для кухни и
стола носили воду с другого конца улицы. «Не иначе, – сказал сей человек,
значительно выкатив глаза, – кто-то заговорил водицу недобрым словом – вот
она и протухла». Русский народ поэтичен и суеверен, – заметил Толь как бы
в скобках. – Однако я не верю в заговоры. Я приказал немедля вычерпать
колодец… и что, вы думаете, мы обнаружили на дне его?
Юлия слабо помотала головой, предполагая самое
ужасное. Ее догадка сбылась.
– Мы нашли там два трупа польских уланов, и
доктор Кох даже по останкам сделал вывод, что у них присутствовали все признаки
холеры!
Юлия нервно сглотнула, подавляя тошноту.
– Боже! – ахнула тихонько. – Значит,
главнокомандующий умер из-за этой воды? Да ведь так можно уморить всю армию!
– Армию не армию, но штаб уж наверное.
Очевидно, у поляков вспыхнула в полках холера, и они, отходя из Клешева,
оставили нам это наследство, предположив, что из-за удобного расположения и
обширности сего дома он непременно будет выбран под штаб и резиденцию
командующего. Мы должны благодарить предусмотрительного повара, запретившего
брать гнилостную воду, и доктора Коха, велевшего пить кипяченую.
– Но как же тогда попала дурная вода к
фельдмаршалу?! – воскликнула Юлия. – Случайность? Кто-то недосмотрел?
– Если бы так! – вздохнул Толь. –
Денщик его высокопревосходительства едва не наложил на себя руки от горя, но
клялся всеми святыми, что брал на кухне только хорошую, кипяченую воду. Я
поверил ему: он был бесконечно предан покойному.
– Значит, кто-то… – заикнулась Юлия.
– Значит, кто-то другой. И весьма мало
вероятия, что сделано сие было по неведению: колодец стоял закрыт. Только
намеренно, украдкою могло быть содеяно сие… зло-на-ме-рен-но! И выстрел был
сделан очень метко, что выказывает недюжинный ум и смелость человека,
свершившего сие злодеяние.
– Но кто же это мог?! У кого хватило лютости?!
– Мы допросили всех и выяснили: помощник
повара видел новую служанку, шедшую позавчера вечером в комнату фельдмаршала с
кувшином в руках.
– Новую служанку?! Это Баську мою, что
ли? – догадалась Юлия. – Да ну, мало ли что она могла нести, зачем
идти. Вы бы ее спросили.
– Мы хотели спросить, – проговорил Толь,
испытующе глядя на Юлию. – Да вот незадача: нигде не могли отыскать ее.
Господин Добряков вспомнил, что взял ее от вас. Оттого я и призвал вас,
графиня, чтобы спросить: не появлялась ли Баська у вас вчера вечером? Не
просилась ли обратно?
– Вчера вечером? – Губы Юлии
задрожали. – Нет, вчера вечером приехал мой муж, но Баську я и в глаза не
видела. А к тому же, если все именно так, как вы предполагаете, разве пойдет
она ко мне? Ведь у меня ее станут искать в первую голову – как вы и сделали.
Нет, она или уже далеко от Клешева, или затаилась где-то.
– Очень умно, – одобрительно кивнул
Толь. – Но где затаилась? Возможно, в месте, где работала прежде? Вы от
кого наняли ее, графиня?
– Право, не знаю, – пожала плечами
Юлия. – Клянусь, не знаю! Баську привел Антоша, денщик графа Белыша. Я сию
же минуту отправлюсь домой, узнать. И тотчас сообщу вам.
– Добряков будет сопровождать вас, –
произнес Толь, и Юлия ушла, так и не поняв, то ли Добряков придан ей для
скорости доставки известия о Баське в штаб, то ли оттого, что новый
главнокомандующий поверил ей не до конца.
* * *
Она спешила домой, робко надеясь, что там
каким-то чудом окажется Зигмунд и можно будет все рассказать ему, спросить
совета. Однако дома был один Антоша.
Добряков и Юлия взялись за него так напористо,
что парень немало струхнул и тут же поклялся всеми святыми, что о Баське он
знать ничего не знает, ведать не ведает: она пришла в графский дом сама и с
порога сказала: мол, слышала, будто господам кухарка требуется – так вот она и
есть кухарка.
– Делать нечего, – сказал Добряков
уныло. – Не миновать ходить по всем домам и выспрашивать про эту вашу
уродину. Вот уж воистину сказано: что в сердце томится, то на лице не утаится!
Каково лицо у сей Баськи было, такова и душа оказалась. Убийство! Подлое
убийство!
Юлия молча кивнула ему на прощание. Тоска
давила ее, да такая – не вздохнуть вволю. Какой страшный выдался вчерашний
вечер, какой лютый! В то время как Юлия билась, запертая в баньке, а Ванда
оставляла кровавый знак сангхани над сердцем Зигмунда, злосчастного Дибича
коснулась ледяная рука смерти…
Какая-то мысль мелькнула при воспоминании о
баньке, что-то как бы дрогнуло в голове, но нет, слишком быстро, Юлия не успела
поймать эту мысль; вдобавок Антоша приблизился и с опаской заглянул в лицо
барыни.
– Дозвольте спросить, ваше сиятельство, –
молвил он робко. – А на что вы тот проклятущий бочонок занесли в спальную
комнату?
Юлия смотрела непонимающе.
– Ну, бочонок с вином, что барин
прислал! – подсказал Антоша. – Помните? Дней пять тому… четыре? Не
помню! С тем вином, кое из меня весь разум вышибло.
– Помню, ну и что? – никак не могла взять
в толк Юлия.
