Юлия ощутила улыбку на своем лице и подумала,
что, может быть, не так уж все страшно обернулось, как ей показалось с
перепугу. В конце концов, ее любовь к Адаму не уменьшилась оттого, что он
бросил какое-то там дело ради побега с нею. Так неужто ж и Адам не смягчится,
поразмыслив, сколь многое она покинула ради него? Ведь даже в самые отчаянные,
захватывающие мгновения их скоротечного романа она не переставала надеяться,
что рано или поздно сможет вернуться с мужем домой, отец с матерью простят ее
ослушничество, поймут. Любовь извиняет все, а потому Адам должен простить ее!
Что бы сделать, как бы поступить, чтобы уж наверняка этого добиться? Не
поговорить ли с ним, не объясниться ли начистоту? Или, напротив, затаившись,
ждать, пока он сам явится к ней с упреками, и развеять все их слезами,
мольбами, ласками?
Ласками? Юлия задумалась. Адам такой нежный,
такой ласковый – устоит ли он, если Юлия кинется к нему с жаркими поцелуями?
Неужто не растопят они лед его обиды?
Ах, что делать, что делать? Вот ежели бы
оказался рядом кто-то премудрый, преопытный, с кем можно было посоветоваться!
Юлия задумчиво поднялась по лесенке и
очутилась в квадратном коридоре, уставленном по углам креслицами и диванчиками.
Даже кадка с фикусом поместилась в этом тесном, но уютном местечке,
назначенном, верно, для отдыха и бесед панов проезжающих. Однако сейчас в
укромнейшем уголочке возле деревянного инкрустированного столика сидела всего
одна немолодая женщина, одетая в черное платье с белым кружевом и черный чепец.
Единственное, что разнообразило ее унылый туалет, это тонкая, тоньше шелка,
шаль дивного переливчатого оттенка: не то темно-синего, не то темно-зеленого,
да еще с золотым блеском. Дама была столь маленькая, тщедушная, что пряталась
за могучим фикусом, будто птичка от дождя – под веточкой.
Юлия отвесила незнакомке легкий полупоклон и
задумчиво воззрилась на полускрытые портьерами двери, выходившие в коридор:
которая, интересно бы знать, ведет в отведенную ей комнату? Хорошо бы там
отдохнуть, поуспокоиться, обдумать, как быть дальше…
И вдруг какое-то движение отвлекло ее взор. Она
глянула в сторону дамы – и увидела, что та тасует карты и раскладывает на
столике пасьянс.
Юлия любила карты: не игру, а именно пасьянсы.
Любила пустяшные вопросы, на которые можно было найти ответ, если картинки
сложатся так, а не иначе, любила двуличные, двусмысленные изображения карточных
королей, дам, валетов, их застывшие, надменные, насмешливые лица, в которых
таился намек… Карты могли пророчить, и Юлии всегда хотелось по-настоящему
поворожить на судьбу, но ни одной истинной гадалки, вроде знаменитейшей мадам
Ленорман, предрекшей Наполеону его восход и закат, она еще не видела. А вот эта
дама в черном очень похожа на гадалку…
И не успела она так подумать, как дама подняла
на нее лицо – его тонкие черты, подернутые вуалью морщинок, хранили следы красоты
замечательной! – и с улыбкою спросила:
– Не желает ли пани изведать свою судьбу?
Юлия изумленно уставилась на даму, почти
испуганная тем, что небеса так скоро отозвались на ее мольбу и послали ей столь
необходимую советчицу. В ее по-птичьи остреньком личике было что-то
маняще-коварное, льстиво-лживое, как во всех карточных дамах, вместе взятых, и
Юлия, неотрывно глядя в миндалевидные, жгуче-черные глаза, глядевшие на нее с
властно-насмешливым выражением, согласно кивнула. Как зачарованная подошла она
к даме, села, покорно сдвинула («Левой рукой, от сердца!») часть колоды, потом
еще раз, еще… потом с быстротою вихря на столе раскинулся веер карт – и гадание
началось.
Надобно сказать, что для этой цели незнакомка
вынула из шелковой черной сумочки совсем другую колоду – не ту, которую
использовала для пасьянса, ибо «судьба пустых забав не любит», как пояснила она
с чрезвычайной серьезностью, от которой у Юлии холодок побежал по спине. Что же
она только что проделала со своей судьбой, как не пустую забаву?! Нет, эта
гадалка оказалась здесь не случайно! Ее Бог послал, чтобы выбрать верный путь,
ее и ее карты!
Юлия никогда прежде не видела таких карт:
фигуры на них были изображены в полный рост, и когда она хотела перевернуть
одну даму, оказавшуюся вверх ногами, гадалка испуганно схватила ее за руку:
«При перевороте фигура получает совершенно другое значение!»
– Перевернутая бланка означает, что
загадывающее лицо в беспокойстве! – вглядываясь в карты, произнесла
гадалка, и Юлия подумала, что ее беспокойство у нее на лице написано, да и
разве обратится к гадалке человек, у которого на душе спокойно и нет тревожных
мыслей? Она поправила снисходительно:
– Меня зовут Юлия, а не Бланка.
Гадалка с легкой улыбкой объяснила, что бланка
– это карта, означающая Юлию. Не бубновая дама, ибо ею может оказаться вовсе
другое лицо, – а именно особенная, отдельная карта бубновой масти, и это –
«млада, ладна панна».
В своей привлекательности Юлия никогда не
сомневалась. Карты, значит, тоже в этом уверены? Спасибо им!
– Млада, ладна панна сейчас в
гостинице, – сообщила гадалка.
Поразительная наблюдательность! Неужели, чтобы
установить это, нужно так внимательно всматриваться в перевернутого туза червей
и короля той же масти, лежащего вниз головой, а не оглядеться вокруг?
– Перевернутые валет червей и бланка означают,
что панна думает о молодом человеке, – сказала гадалка и, не успела Юлия
усмехнуться: «А что, есть панны, которые не думают о молодых людях?», уточнила:
– Панна полагается на одного человека (видите, бубновый король рядом с семеркой
пик?), но четыре семерки гласят, что это – неверный человек!
Юлия растерянно моргнула. Адам – неверный
человек?! Глупости какие. Впрочем, да, тот скаженный
[19]
Сокольский говорил же о дезертирстве… Ну,
это ничего! Слово «неверность» имеет для Юлии, как и для всякой женщины, одно,
совершенно определенное значение.
И тотчас гадалка ее успокоила:
– Молодой человек страдает от любви.
Ну, слава богу! Знать, еще не все потеряно?
– Ах, военный переменится к вам!
Военный? Какой еще военный? Он-то откуда в
колоде взялся? Ах да, это Адам с его школой подпрапорщиков! Или несусветный
Зигмунд? Он, стало быть, изменится к Юлии? Да зачем ей это?! Нет, нельзя ли
поточнее?
– Вы разойдетесь с молодым человеком.
Это нечестно! Ведь, моля о совете, Юлия хотела
услышать одобрение, а вовсе не безжалостный приговор! Впрочем, с чего это она
так отчаялась? Почему слепо поверила незнакомой женщине, которая несет что в
голову взбредет? Такое пристало бы наивной до глупости Аннусе, но уж никак не
институтке, не émancipée барышне, которая, одна из немногих,
отважилась сама распорядиться своею судьбою! Надо сейчас же пойти прочь, не
слушать более эту врушу…
