– Так ведь это чистая отрава! Вон барин его
вчера тоже хлебнул, как приехал домой. Утром мне сказывал: глотнул – и будто
умер. Да что! – таинственно вытаращил глаза Антоша. – У него тоже
память отшибло! Откуда, говорит, в доме взялась эта гадость? Я и говорю:
окститесь, барин-граф, вы ж его сами в подарок барыне прислали несколько дней
тому! Вино да платье, говорю. А он головой мотает: какое, мол, платье?
Опомнись! Я ж в войсках – до платьев ли там?! Как есть памяти решился,
подчистую!
Юлия прикрыла глаза. Мысли неслись, обгоняя
одна другую. Да нет, всего этого не может быть! Ведь грабители унесли вино!
Она так и сказала Антоше, чем смертельно его
обидела.
– Да коли не верите, пойдите да сами
поглядите, барыня! – запальчиво выкрикнул он. – Я отродясь не врал,
поздно начинать-то!
Слышать слово «поздно» из уст двадцатилетнего
парня было, конечно, устрашающе, и Юлия, не сдержавшись, прыснула. Антоша вовсе
насупился, сел на крыльцо, принялся ковырять землю щепкою.
– Ну ладно, не дуйся, а то лопнешь, –
примирительно сказала Юлия. – Пойду погляжу твое вино.
– Мое! – возмущенно пискнул Антоша, но
Юлия уже пошла в дом.
Ей пришлось скрепить сердце, прежде чем войти
в эту спальню, где вчера страстно плясали огоньки свечей, а на полу валялось
черное платье вперемешку с кружевным бельем.
В комнате все еще витал этот душный,
сладковатый аромат. Только теперь к нему примешивался острый бражный дух. Ну и
ну! Бочонок «мозельского» стоит как ни в чем не бывало. Но ведь его не было, не
было, Юлия отчетливо помнила, его украли вместе с платьем… украли с платьем…
И снова что-то мелькнуло в голове, обожгло, да
так, что она схватилась за виски.
Платье! То самое платье! Неужели Зигмунд
прислал ей платье Ванды? Ее, конечно!
Юлия вчера снова видела его, это оно было,
оно, женщины в таких вещах не ошибаются. Да нет, глупость! Выходит, те
грабители, с которыми столь храбро расправилась Баська, забрали платье и вино
лишь для того, чтобы первое вернуть владелице, то есть Ванде, а второе снова
принести в ограбленный дом?
– Верно, попробовали, да не по вкусу
пришлось, – усмехнулась Юлия, но улыбка замерла на ее губах.
Что-то словно бы пронеслось в воздухе… такое
уже бывало с нею раньше. Осенило – вот оно, слово, и лучше не скажешь.
Прозрение осенило ее своим крылом, и четкие, связные образы прошли в голове,
уже не беспорядочно мелькая, а ровной чередой.
Платье. Все дело в нем. Кто ж еще так хорошо
знал Юлию, чтобы предвидеть, как уязвит, как ранит ее присылка поношенного
платья, пахнущего духами другой женщины? Рассчитанный удар! Надо полагать, с
горя ей следовало бы выпить вина… чтобы сделаться послушною игрушкою в руках
непрошеных гостей. Может быть, они и не убили бы ее, но после их визита Юлия
оправилась бы не скоро.
А может быть, об этом узнали бы и другие.
Узнало бы село! Может быть, комната была бы хорошо освещена, так что с улицы
можно было бы увидеть, какую оргию устроила с двумя голыми мужиками жена
русского графа! И впервые Юлия подумала, что и вчерашнее любодейство мог видеть
всякий нескромный глаз, глянувший в сияющее, незанавешенное окно. Как-то все
это… театрально.
Театрально! Освещение! «Как говаривал наш
незабвенный пан Аскеназа, освещение на сцене – первое дело…»
Все происходящее – лишь сцена, на которой Ружа
играет роль за ролью!
Юлия стиснула зубы. Как можно быть такой
слепой, такой глупой?! Грабители, здоровенные мужики, ударились в бегство от
одного тычка женских рук – вот уж воистину одним махом семерых побивахом! Да
это все очередная мизансцена, выстроенная Вандой как запасной вариант на тот
случай, если Юлия не станет пить и ее не удастся опозорить: храбрая Баська
спасает свою хозяйку… чтобы потом с ее рекомендацией получить доступ в дом
Дибича. Надо думать, если бы Юлия все-таки выпила вина, именно Баська
«разогнала» бы насильников и «спасла» хозяйку, пока ее не «замучили» до
смерти, – опять же заслужив ее вечную благодарность. И все по наущению
Ванды, замыслившей убийство Дибича… Баська, значит, была всего лишь куклою в
руках этой умнейшей, хитрой, коварной, как дьяволица, храброй, будто эскадрон
гусар, всегда готовой рисковать, умеющей повелевать людьми, предусматривать все
– и сметать со своего пути всякое препятствие… Вроде того, как вчера устранила
Юлию, чтобы предаться страсти с Зигмундом. Понятно теперь, что никакой ни
банник, ни лазьник, ни черт с рогами и в мыслях не держали запирать Юлию в
бане, а потом выпускать – очень вовремя выпускать, чтобы она попала в
зрительный зал в разгар финальной сцены. Конечно, это сделали подручные Ванды –
возможно, те же самые, что «сражались» с Баськой. Но откуда могла проведать
Ванда, что Юлия собирается в баню Зофьи?
И снова Юлия горестно усмехнулась: да не
собиралась она в эту баню-то! Это ведь предложила сама пани Зофья, и выглядело
все так естественно, что Юлия весьма охотно попалась на крючок.
Она нахмурилась. Что-то еще стояло за всем
этим: за вчерашнею запертой дверью баньки, за множеством свечей, за бочонком с
вином, за обнаженной Вандой, неистово скачущей на бессильно простертом теле
Зигмунда… Было, было что-то еще, но сейчас она никак не могла сообразить, что
это, не могла поймать новую догадку, которая ускользала от нее, подобно
холодным, хитроумным расчетам Ванды.
Ясно было лишь одно: пани Зофья действовала по
указке Ванды, а коли так, она знает, где Ванда, и может о том сказать Юлии.
Скажет! Надо ее припугнуть смертью Дибича, тем, что русские от Клешева камня на
камне не оставят, чтобы отыскать убийцу фельдмаршала, – и Зофья все
откроет! Но надо спешить, чтобы Ванда не успела далеко уйти.
Юлия опрометью выскочила из комнаты, слетела с
крыльца и кинулась через сады к дому Зофьи.
– Что вы, барыня? Куда вы, барыня? –
всполошенно закудахтал Антоша, грубо вырванный из сладкой дремоты на солнечном
припеке, но Юлия на него даже не глянула.
Глава 27
Старая мельница
Она, конечно, не сомневалась, что пани Зофья
станет запираться, однако все вышло совсем не так: запираться было просто
некому. Дом оказался пуст. Юлия сбегала в коровник, но молочницы, разумеется,
не оказалось и там: коровы-то в эту пору еще в стаде. Молоко по домам своих
немногочисленных покупателей пани Зофья разносила утром, а в это время она
обычно возилась в своей чистенькой, сметанно-белой кухне, отжимая творог, делая
пахтанье, сбивая масло…
Где же она?!
