— Египет, ацтеки, шумеры… Надо же было так промахиваться-то, а? Ну, хорошо, что вы все-таки попали точно ко мне. Правда, не предупредили… Конечно, визит ваш несколько неожидан, но скрывать мне нечего, результаты работы я могу предъявить вам прямо сейчас! Желаете?
Брякнул телефонный звонок.
— Ой, опять, извините… Алло! Лондон? Я! Нет еще! Ждите! Отбой. Тьфу, надоели. Так, желаете, уважаемые коллеги, посмотреть результаты работы? Или сначала финская баня, шнапс, коньяк, девочки? А? Не стесняйтесь, тут все свои!
— Э-э-э-э… — сказал Степан Федорович.
Я на этот раз ничего не сказал. Я все думал, за кого он нас принимает? Коллегами назвал… Грозится предъявить результаты своей работы. Неужели настолько обнаглел, что предполагает, будто высшие чины контрразведки вот так просто и безбоязненно приедут к нему с проверкой? Нет, ерунда. Не похожи мы со Степаном Федоровичем на контрразведчиков. Хорошенькие контрразведчики — один рогатый и в средневековых рыцарских доспехах, другой брат-близнец в инопланетном скафандре.
— Хотите, я сейчас Еве звякну? — соловьем разливался Штирлиц. — Она подружек возьмет. Зависнем в любом кабаке и погудим. Плевать, что военное положение и комендантский час. Фюрера на стреме поставим, никто к нам не сунется. Хотите, а?
— Ну-у… — неопределенно высказался Степан Федорович. — Как говорится — чем обязаны такому… ну-у… приему… и…
Штирлиц посмотрел на него непонимающе. Возникла пауза, которую немедленным пунктиром прериали сразу три телефонных звонка подряд. Вызывали Тихуана, Москва и Сидней. Великий разведчик всем трем абонентам посоветовал ждать.
— Так, э-э-э… чем обя…
Я пнул клиента ногой, и он сразу же заткнулся. Вот идиотина! Если ничего не соображаешь, так молчи! Времеатрон, на помощь которого мы рассчитывали, сломан, теперь нам не удастся убраться отсюда так скоро, как я предполагал. Придется немного освои-ться, выведать, что к чему… Но не таким же топорным способом!
— Не слушайте его, — вклинился я в разговор. — Мы именно те, которые это… с проверкой. Я — Алекс, а он — Юстас. Приятно познакомиться.
Штирлиц, непонятно приговаривая: «Гринсшлаг, гринсшлачок… », в этот момент разливал из серебряного кофейника кофе по чашкам. Дегтярно-черная жидкость струйкой булькала в чашечки с синей каемочкой и как-то странно шипела и пузырилась. Представившись Алексом, я как раз хотел спросить, что это за сорт кофе такой, но Штирлиц вдруг так расхохотался, что рухнул из-за стола вместе с креслом. Пока он взревывал, всхлипывал и колотил ногами по полу, я толкнул Степана Федоровича (он засмотрелся на портрет кисти Сальвадора Дали) и прошипел ему на ухо:
— Молчи, ради Владыки, молчи, а то погорим! Я сам говорить буду!
Отхохотавшись, штандартенфюрер юмористически хрюкнул:
— Юстас и Алекс, надо же! Не, ребята, с маскировкой вы явно переборщили! — И вновь воздвигся за столом, но тут опять зазвонил телефон.
— Лазарет? — спросил Штирлиц у что-то проквакавшей трубки. — Капрал Келлер у аппарата? Да, я! Да, слушаю! Что? Тридцать вторая палата? Сейчас буду. Что? Какие еще проблемы? Вколите господину Геббельсу успокаивающее, и пусть не рвет себе нервы понапрасну, я все равно зайду его навестить, ничто меня не остановит. Да пусть хоть батальон у дверей палаты выстраивает! Если солдатики зафордыбачат, я фюрера с собой приведу, понятно? Все, отбой!
Он вскочил, наскоро отхлебнул кофе из чашки:
— Извините, ребята, дела! Надо отлучиться на минутку. Геббельса проведать. Столько хлопот, столько хлопот! Соляную кислоту в капельницу налить или петарду в утку сунуть. Сам не подсуетишься, никто не поможет! Эти глупые генералы меня все, как один, ненавидят, ослы. Но и боятся, конечно. Только Гитлер верен мне, да и то последнее время излишне ревнует меня к Еве. Или Еву ко мне, не пойму… Ладно, потом обо всем по порядку… Не скучайте тут, я скоро. Вот вам пока… ознакомьтесь.
Выхватив из ящика стола какой-то большой л исток, он наскоро что-то в нем черканул и протянул мне. Потом выпрямился и проговорил торжественно:
— Остался только один. Когда не останется ни одного, будем начинать. Так, коллеги?
— Так… — кивнул я, хотя не понимал, о чем идет речь.
— Хррчпок! — выкрикнул Штирлиц и ударил себя в грудь.
— И… вам того же… А можно спросить, что это зна…
— Извините, очень спешу. Буду буквально через пятнадцать минут. А впрочем, может быть, все-таки Еве звякнуть, а? Или коньяк заказать?
— Всему свое время, — солидно отказался я.
— Ну, как хотите. Пейте гринсшлаг, небось соскучились в путешествии по домашнему-то… Я побежал!
— Чего пить? — не понял я. Но Штирлица уже не было.
ГЛАВА 4
— Адольф… — слабым голосом молвил Степан Федорович, когда дверь за штандартенфюрером захлопнулась. — Мне что-то дурно… Опять наш план сорвался! Намеревались же — как только окажемся в Берлине, сразу хватать Гиммлера за… Как вы выразились? За жабры хватать — и требовать немедленно переправки нас в двадцать первый век. И что получилось? Времеатрон сломан, а рейхсфюрер сошел с ума! А как вам показался этот Штирлиц? Я пожал плечами.
— А мне понравился! Даже очень. Я его себе именно таким и представлял. Орел! Как всех здесь держит — в железном кулаке. Сам Гитлер не смеет пикнуть! А все остальные в ужасе разбегаются! Орел! Орел! Я даже робею перед ним… Кстати, что за листок он вам передал?
— Полюбуйтесь…
Листок, оказавшийся при ближайшем рассмотрении большой групповой фотографией, действительно стоил того, чтобы на него полюбоваться. Собственно, это фото я уже видел: пикничок, травка, шашлычок, шнапс и пиво. И теплая компания во главе с Гитлером. Но теперь черными кружками были обведены не только Паулюс с Гиммлером, а еще и Геббельс, Борман и все прочие. Чистым и незамутненным осталось лишь изображение физиономий Геринга и Гитлера. Темпы работы истинного Штирлица впечатляли. Понятно, почему он не боится проверки работодателями.
— Члены рейха, которых Штирлиц уже устранил, — определил Степан Федорович. — Очень быстро работает. И крайне эффективно. Прозорлив, предприимчив и ловок! Вы заметили, Адольф, он нас за каких-то других людей принимает. И внешний вид наш его не смутил нисколько… Вернее, несколько смутил, но не в ту сторону.
Я поднялся. Вопрос, которым задался мой клиент только что, мучил меня самого уже несколько минут. Кто мы в глазах Штирлица? Хм…
Степан Федорович глубоко задумался над фотографией, а я прохаживался по кабинету. Кстати сказать, здесь многое изменилось. Исчез со стены ассегай, украшенный перьями и надписью «Дорогому Штирлицу от восхищенного племени уна-уму. Да не коснется никогда твоего горла рука Ука-Шлаки». Не было 7, 6-миллиметрового ручного пулемета образца двадцать седьмого года с выцарапанным посланием: «Братишка! Бей фрицев беспощадно! » Зато на почетном месте, прямо под портретом, висел кортик со свастикой на рукоятке.
