И, самое главное, моего клиента — Степана Федоровича — со мной нет!
Я задрал голову: ход наверх был прочно завален кирпичами и обломками бетонных плит. Вот гадство! Когда рейхстаг в очередной раз развалился на кусочки, Нарушитель закона Вселенского Равновесия со свойственным ему везением, скорее всего, не свалился в безопасное место, как я, например, а вылетел в самую гущу сражения.
Огненные вихри преисподней — это плохо! Моего клиента ни на секунду нельзя выпускать из виду. Срочно нужно выбираться отсюда!
— Эй! — позвал я. — Властитель мира! Вылезай из-под стола, я же обещал тебя не трогать! Чего ты дрожишь?
Циклоп не ответил. Он трясся, обнимая свои колени, выпучивал единственный глаз и беспрестанно икал от страха. Изодранная оранжевая его тога трепетала, словно в душном подземелье бушевал ураган. Я присел на корточки и поманил уродца пальцем:
— Вылезай, говорю! Ты что — головой ударился, а? Я ведь предупреждал — не суйся в шкаф, не то рухнешь в шахту. Тебе еще повезло, что хозяин этой лаборатории наверху остался, а не спустился сюда встречать незваного гостя со свежеизготовленной петардой наперевес.
— Т-ты помнишь, что я умею читать мысли? — неожиданно спросил циклоп.
— И что из этого? Решил устроить цирковой аттракцион? Я тоже много чего умею, но не хвастаюсь из-под стола.
— Н-но не читать мысли! А я прямо сейчас могу сказать, о чем думает человек, н-находящийся в нескольких метрах от меня.
— Подумаешь, какая важность. Ладно… Если тебя это так прикалывает: и о чем я сейчас думаю?
— В-вот о чем — не обделался ли я от страха?
— Точно!
— Обделался. Д-два раза. За последние пять минут. Но не об этом речь. Я вовсе не твои мысли имел в виду!
— А чьи?
— Т-тот… т-того существа, что вбежало в кабинет!
— Вот это уже интересно. Валяй, просвети. А то, понимаешь, мне самому жуть как хочется узнать, почему это здешний Штирлиц так странно себя ведет.
Циклопа передернуло.
— Я висел внутри шкафа, уцепившись хоботом за кромку шахты, когда он… оно говорило с вами. И я неожиданно проник в его мысли, и мысли его ужаснули меня настолько, что мое тело пронзила дрожь, члены одеревенели, а сознание помутилось, и я…
— Грохнулся сюда, как мешок с картошкой, знаю. Давай, переходи к главному! О чем думал Штирлиц?
Циклоп напрягся, его мордочка набухла темной кровью. Он судорожно дернул хоботом и выдал:
— Сугунда бул! Сур Юыг! Аранда баста! Эхма! Кариоха! Кариоха!
Он затих, а я ждал продолжения. И, не дождавшись, сказал:
— Очень ценная информация. Хватит дурака валять!
— Я к-крайне серьезен! Никогда за все тысячелетия своей жизни я не был так серьезен!
— В таком случае не выпендривайся, а переведи эту бредятину!
— Да-да… Переведу. Когда читаешь чужие мысли, языковые препятствия — не проблема… Он… Оно думало примерно следующее: — О, какая сейчас, наверное, хорошая погода на родной Зарстране. Надо будет и на этой планете отрегулировать климат. Сразу после того, как мы ее завоюем.
— Что? Все-таки я был прав. Конспирация здесь ни при чем. Штирлиц немного не в себе.
— Бес, ты — болван! — заплакал циклоп. — Неужели непонятно? Штирлиц — вовсе не Штирлиц. Он — зарстранец!
— За болвана можно и в хобот схлопотать. Гнусный вы народ — циклопы. Грубияны. Как можно человека обзывать за глаза? Тебе вот было бы приятно, если бы тебя кто-нибудь заочно именовал засра…
— Бес! Опомнись! Тот, кого вы называете Штирлицем, вообще не человек! Он с планеты Зарстрана! Это я прочитал в его мыслях!
— Идиотизм и бред! Зарстрана какая-то… Ну, положим, Штирлиц упоминал об этом месте. Правда, я не думал, что Зарстрана — планета. Да нет, все это полная… Стоп!
Михалыч, режиссер-новатор. Что там говорил мне Степан Федорович о его творческих изысках? Безобидная детская сказка о Цокотухе превратилась в постановку-триллер, притом дополненную двумя продолжениями для вящей коммерческой пользы. Хорошо, что обуреваемый извращенными идеями режиссер не добрался до «Колобка». Вот получилось бы кровавое действо с престарелой парой чернокнижников, созданным ими големом из теста, дикими лесными чудовищами, зверским убийством, расчленением и пожиранием трупа в финале. Михалыч неровно дышит к беспросветно-мрачным концовкам — так мне рассказывал Степан Федорович. Ладно, не об этом речь. «Будни рейхстага»!
И неожиданно в моей памяти всплыл давнишний разговор.
«В „Буднях рейхстага“ Штирлиц втирается в доверие к Гитлеру, который, как каждый великий исторический деятель, чудовищно одинок, — говорил мне мой клиент. — И, пользуясь безграничным доверием фюрера, путем интриг безнаказанно губит всю рейхсканцелярию, потому что оказывается… »
Инопланетным наймитом!
Инопланетянин! Да, так оно и есть — я вспомнил!
Вспомнил!
Я даже прищелкнул хвостом от возбуждения.
— Сценарий! Мой клиент ведь сам мне говорил про сценарий, написанный неистовым Михалычем! В трактовке этого недоделанного авангардиста Штирлиц оказывается шпионом не советским, не германским, а инопланетным! Вспомнил. Инопланетянин! Как я мог забыть! Как я мог раньше не догадаться! Хррчпок! Эхма! Баста! Вот почему этот псевдо-Штирлиц принял нас за своих коллег! Скафандр на Степане Федоровиче! Ой, мама… Адские псы… Ведьмы чистилища… Египет, шумеры, ацтеки… Бедный Филимон! Получается, тот пришелец, которого сожрал незабвенный Ука-Шлаки, и есть истинный коллега нашего зарстранца Штирлица! Ну да! Как же еще можно объяснить то, что неприметная фигулька на скафандре превратившегося в ужин для Ука-Шлаки пришельца оказалась прибором для сигнализации…
Кому?
Ну, если мыслить логически — то полноценному звездному десанту. Полтыщи пришельцев, таких же отмороженных, как подлый шпион Штирлиц, легко и просто наведут порядок на перебаламученной Земле. Свой порядок.
Циклоп забился поглубже под стол, когда я в великом волнении забегал по лаборатории.
— Чокнутый режиссер! Долбаный авангардист! Треклятые законы расслоения реальности! Пока мир «Будней рейхстага», созданный Михалычем, не принял примерно тот же вид, что и был изначально предусмотрен создателем, коллега Штирлица-зарстранца никак не мог попасть на место встречи, означенное в сценарии, в нужное время. Вот и моталась бедная летающая тарелка со всей своей инопланетной начинкой то в Египет, то к ацтекам, то еще куда, хоть в какой-нибудь Воронеж на кукурузное поле… Сколько представителей всех времен и народов могут стать свидетелями этих посещений! А кто виноват? Михалыч! Чокнутый режиссер! Долбаный авангардист! Так, а что там дальше по сценарию? Сам Степан Федорович не помнил. Он говорил только, что последний акт называется: «С бластером наголо». То бишь с синдамотом. Но, принимая во внимание то, что от хэппи-эндов у Михалыча разыгрывается депрессия, диарея и мигрень, финал пьесы вряд ли будет счастливым. По крайней мере, для землян.
