– Яна-а-ас!!!
Никто ему не ответил.
Как он мог пропустить тот момент, когда исчез мальчик? Еще вчера вечером Топорик, как всегда после скудного ужина завернувшись в плащ, укладывался поближе к костру, а утром… Николас очень надеялся, что исчезновение Янаса никак не связано с этими тремя тварями, напавшими на отца Матея.
Он прошелся по полянке. Вот здесь спал Топорик. Примятая трава еще хранила очертания его тела. Пропал мальчик, пропал его плащ, пропал дорожный мешок, Который он клал под голову… Николас неожиданно припомнил, как, поев последний раз, Янас аккуратно сложил остатки ужина в свой мешок. Кажется, он точно так поступал и позавчера, и два дня назад. И еще раньше. Когда это началось?
В горах. После того как они наткнулись на опустевшую заставу. Он же сам, Топорик, напоминал Рабблам о том, чтобы они поделились провизией: они-то, Рабллы, надолго в пути не задержатся. Николас тогда ничего не заподозрил. Даже, помнится, наоборот, порадовался рачительности своего маленького спутника.
Итак, Янас бежал. Но почему? И куда? И чем объяснить его странное поведение после того, как они миновали заставу капитана Раббла?
Николас вернулся к ундине.
– В эту уродину кто-то способен влюбиться? – спросил он, глядя на тварь, но обращаясь к священнику. – Это – ундина? Это кто угодно, только не ундина. Ундины… Мне кажется, я помню… Они совсем другие. Смеющиеся девушки с изумрудной кожей и зелеными глазами…
– О чем вы?! – в изумлении воскликнул Матей, и Николас опомнился.
Ундина зашипела, впиваясь выпученными от ненависти белыми глазами в Николаса.
– Сказки говорят, что ундины прекрасны, – сказал отец Матей. – Да, да… Хотя… – поспешно добавил он, – как можно верить сказкам? Государь Император и Святая Церковь учат нас…
Николас только поморщился:
– Ну хватит! Глупые россказни не обладают острыми зубами и не кусаются. Что вы за люди?! Не можете не повторять выдуманные вами самими предания, а когда сталкиваетесь с персонажами этих преданий нос к носу, закрываете глаза и убеждаете себя, что всего этого не существует!.. Ты сам видел, как оживал деревянный истукан Черного Козла, но и тогда ничему не поверил. И объяснения подобрал такое, чтобы оно не разрушало картину привычного тебе мира…
– Я… не понимаю…
– Ладно, сейчас не об этом… Скажи мне, эта тварь разумна? Она может говорить?
– Не знаю я! – простонал проповедник. – Молю вас, господин, бросьте ее обратно в воду. Ее и тех двух! Сил моих больше нет смотреть на этих богомерзких чудовищ.
Повернувшись спиной к священнику, Николас закрыл глаза и, склонившись над тварью, сосредоточенно втянул в себя воздух. Пахло сыростью, водорослями и тиной. Но этой были запахи не самой ундины, а среды ее обитания. Сама она не имела запаха. Как восковая кукла.
Ундина. Существо из Потемья… Он смотрел на тварь, не ощущая ничего, кроме гадливости. Что все это значит? Может быть, воспоминания, обрывки которых разноцветными лоскутками время от времени плещутся в его мозгу, – ложь? И Потемье, родное Потемье, потерянная родина – вовсе не то, что изредка грезится ему. Может быть, люди правы и оно на самом деле – земли ужаса и ночи?
Николас покривился от неприятного холодка в желудке. Примерно такое же чувство у него было тогда, когда он осматривал безликое существо из верпенской канализации. Но разбираться в своих ощущениях было некогда.
Он быстро выпрямился и бросил священнику:
– Собирайся!
Тот все понял и, отвернувшись, начал суетливо сгребать немудреную поклажу:
– Сейчас, сейчас, господин… Я уже почти готов.
Николас взмахнул мечом.
– Кх-х-хлющ-щни-и… – зашипела ундина.
Он придержал меч, но шипение переросло в пронзительный свист. Тварь обнажила зубы, вытянула глею готовая броситься… Николас ударил. Ундина дернулась и вытянулась на траве. Тщательно вытерев лезвие, он потратил минуту на то, чтобы спихнуть три трупа в озеро. Вода с шелестящим плеском колыхнулась, лизнув волной берег, – и на полянке снова стало тихо. Николас подобрал свой мешок, перекинул его за спину и, уверенно выбрав направление, двинул в стрекочущую по-утреннему гущу леса. Запах мальчика ощущался стойко, не размытый еще запахами просыпавшейся зелени.
Проповедник захромал следом за Николасом.
Он не ныл и не жаловался, отец Матей. И несмотря на боль в раненой ноге, старался не отставать. Потому что господин императорский посланник на протяжении всего пути ни разу не обернулся удостовериться, что священник идет следом, а не прилег, обессиленный, отдохнуть.
Вообще странно вел себя этот посланник. Он с такой легкостью ориентировался среди мощных стволов древних деревьев, то и дело меняя направление, будто точно знал, где шел и куда сворачивал сбежавший мальчишка. Он почти бежал, на бегу шумно фыркал, втягивая в себя сырой лесной воздух, и вертел головой по сторонам. Казалось, тяжеленный мешок за спиной вовсе не мешал ему. А один раз остановился и, выставив вперед ладони и закрыв глаза, стал медленно поворачиваться вокруг своей оси, словно ищущий направление ветра флюгер. Это упражнение стоило ему многих усилий – было заметно по побледневшему лицу посланника. Зато потом он, отдышавшись, уверенно указал в прогал между деревьев и сказал:
– Туда…
А отец Матей примерно через час не выдержал: швырнул в кусты сумку с провизией, оставив на себе только бурдюк с пивом и небольшой мешок с нехитрыми пожитками. Ненадолго ему полегчало. Но очень скоро пот снова хлынул из пор по всему телу, в голове проснулось давно привычное муторное похмелье, ремни, крепящие бурдюк, врезались в тело, а очки заскользили вниз по переносице, и надо было тратить силы еще и на то, чтобы ежеминутно поправлять их. Как неудобно ряса путается в ногах! И каким тяжелым стал бурдюк! Вот бы остановиться всего на несколько мгновений и хотя бы чуточку облегчить его.
Посланник влетел в кустарник и вдруг замер. Проповедник, вслух возблагодарив Создателя, опустился на землю, глотая распяленным ртом воздух. Посланник, держа голову высоко и все так же фыркая, медленно прошел десяток шагов влево. Полускрытый листвой, опустился на колени. Потом выпрямился.
Отец Матей, волоча за собой бурдюк, который успел– имея в виду перспективу продолжения бега – порядочно облегчить, подошел к нему.
– Больше не чую, – проговорил посланник, не оборачиваясь. – Но здесь другое…
– А? – переспросил проповедник.
– Совсем недавно, – продолжал посланник, и отец Матей понял, что он говорит с самим собой. – Девять… Десять… Дюжина… Двигались наперерез. Вооружены… – Посланник снова глубоко вдохнул и на мгновение прикрыл глаза. – Две аркебузы и, кажется… арбалет… Короткие мечи… Нет, ножи! Длинные ножи.
– Ага! – сообразил наконец Матей. – Следы!
