– Я помню, – сказал Николас. – Я выполню свое обещание. Я вернусь за тобой. Когда все закончится, я вернусь за тобой. А сейчас уходи. Как можно дальше. Скоро здесь будет очень опасно.
– Да, я знаю это. Я видел, что стало с Лакнией. Я вижу, что происходит здесь. И это только начало. Я теперь ясно понимаю, что произойдет, когда ты откроешь Врата. Я здесь зачем, чтобы ты этого не сделал. Уходи сам! Я не хочу тебя убивать!
Янас неожиданно всхлипнул. Но он не опускал топорика.
– Почему – ты? Почему именно ты – Ключник, а не кто-нибудь другой?
Николас скрипнул зубами. Прореха разорвала надвое днище его ладьи. Ладья неотвратимо погружалась в черную воду. Он не мог понять: говорит мальчик искренне или всего лишь пытается остановить его. А он сам?! Он на самом деле верил, что вернется за ним?
Да, черт возьми, да! Верил! Но и знал, что от него теперь мало что зависит.
Надо было спешить, но, чтобы вернуться к прерванной работе, следует повернуться к мальчику спиной.
– Тогда – давай. Покончим с этим, – проговорив это, Николас изготовился.
Янас отступил на шаг. Оглянулся – растерянно оглянулся по сторонам, Николас это заметил. И замер с открытым ртом, глядя куда-то в сторону.
На отца Матея.
«Уловка? – мелькнуло в голове Ключника. – Нет», – четко определил он.
Священник прямо стоял под изображением Герлемона Святоборца. Нет, он не стоял. Ступни его, обутые в деревянные сандалии на веревках, висели над полом на расстоянии в несколько пальцев. Губы Матея шептали что-то, лицо его было распахнуто, как книга, и озарено теплым-красным светом от крестообразного витража на куполе часовни: руки Матея были воздеты вверх, и казалось, от кончиков его пальцев до лика Святоборца тянутся незримые нити. А Святоборец на фреске оживал, наливаясь могучей жизнью, и уже нельзя было принять это за наваждение. Ключник не сразу разобрал, что именно шептал священник:
– Яви чудо, Господи… Яви чудо нам во спасение…
Затрещали, обугливаясь, краски и штукатурка – это заполыхало пламя, окутывающее тело Святоборца. Пылающий меч в огромной руке вырвался из нарисованной плоскости, опустился до пола, покрывая мраморные плиты черной копотью. Голова Герлемона, выплывая из фрески, как из воды, поворачивалась, ища что-то, а глаза были уже совсем живые.
Ключник опомнился раньше Топорика. Он прыгнул вперед, безоружный, на мгновение остановился перед Матеем, словно не зная, что делать дальше, как прекратить все это, как вышибить священника из экстатического состояния единства со своим божеством – и сильно толкнул святого отца, толкнул обеими руками. Так не бьют живое существо, стремясь нанести повреждения, так отмахиваются от надвигающегося кошмара.
Тело Матея кувыркнулось в воздухе и врезалось в стену часовни. И не упало вниз. Священник, раскинувший в полете руки, остался висеть на бронзовых подсвечниках-клинках, пронзивших его тело в девяти местах. Два клинка вышли под ключицами, один – в середине груди, еще по три пришлось на каждую руку: в плече, предплечье и ладони.
Николас отшатнулся, закрыв лицо руками.
Фигура Святоборца на фреске превратилась в большое бесформенное обугленное пятно. Да еще на голубых напольных плитах остался налет копоти.
Распятый на стене отец Матей вздохнул – не с мукой и стоном, а с облегчением, спокойно. И уронил голову. Смерть, поразившая его мгновенно, оглушила Янаса. Словно обезумев, действуя не по велению разума, а просто отпустив напряжение тела, как пружину, он метнул топорик с ясеневой рукоятью в Ключника. Крик, вырвавшийся из горла мальчика, предупредил эльвара.
Николас пригнулся, инстинктивно выставив руку для защиты.
Топорик воткнулся ему в левое предплечье. Такой боли Николас не испытывал ни разу в жизни. Даже тогда, в ночном лесу, на косогоре, где рвали его тело вервольфы. Разрез, покрывшись пузырящейся кровью, ширился. Темная неживая короста поползла от раны вниз – к ладони, и вверх – к плечу. Николас, мыча, не в силах даже кричать, повалился на колени. Короста, превращая живую плоть в гниющее трупное мясо, захватила почти всю руку. Ладонь, словно древесный лист в огне, съежилась; пальцы, не подчинявшиеся уже мгновенно отмершим нервам, скрючились в горсть. И тогда в терзаемый жуткой болью мозг пришла отчаянная мысль:
«Хватит. Не сопротивляйся смерти, и тогда страдания закончатся».
И он был рад этой мысли, показавшейся ему спасительной. Темень накрыла зрение, дыхание прерывалось, точно дышать приходилось иглами вместо воздуха. Но впереди засветлела освобождающая смерть.
Мы ждем тебя… Ты придешь к нам, Нико? Ты придешь к нам? Скажи нам, ты придешь? Обещай нам, и мы будемждать тебя…
Его потащило наверх, из всепоглощающего небытия. Против его желания, снова в страшную боль, на раскаленный стальными иглами воздух.
– Не хочу… – хрипел Николас, но правая его рука – пока невредимая – уже нащупала на полу рукоять меча и поднимала клинок.
– Не надо… – умолял он, но лезвие уже уперлось повыше плечевого мускула, там, где омертвение не коснулось тела.
Взвигнула сталь, перерезав суставной хрящ; хлюпнула пропитанная кровью плоть – и клинок, преодолев преграду, лязгнул о мрамор пола. Секундой раньше туда же осыпались куски того, что было его левой рукой.
Николас поднялся на ноги. Стекла захрустели под подошвами его сапог. Что это? Когда осыпались витражи? Теперь в глубине купола зияла крестообразная дыра. Но сквозь нее не было видно ни солнца, ни неба. Там клубился серо-молочный туман.
Тело отца Матея недвижно висело на бронзовых клинках. Янас, неудобно подогнув под себя ноги, лежал поодаль, у стены, на спине. Мертв?
Жив – прижатые к груди руки чуть подрагивали, будто и бесчувственного, мальчика била дрожь.
Культя уже не кровоточила. Шатаясь, Николас добрался до гробницы, опустился на колени и здоровым плечом уперся в гранитную плиту. Теперь дороги назад не было. Должно быть, во дворце уже подняли тревогу. Через несколько минут здесь, в часовне, будут все лакнийские наемники. Надо спешить.
Он напряг все силы, толкая гробницу вперед и вперед. Мраморные плиты скрежетали под его ногами, ломаясь и крошась. Гробница ползла – и остановилась только тогда, когда Николас увидел на обнажившемся сером камне глубокую прорезь в виде креста с округлым отверстием посередине.
Здесь.
Он вернулся за Ключом. С одной рукой было очень нелегко обращаться с такой тяжестью.
«Когда-нибудь приноровлюсь, – мимоходом прочитал собственную мысль Николас. – Если, конечно, успею…»
Четырехугольное оконечье вошло в прорезь креста. Николас навалился сверху на Ключ, саднящей кожей ощущая отрезвляющий холод металла. Ключ с громким щелчком вошел в камень почти наполовину.
