— Сам, главное, цел, — сказал старый мутант.
— Ага, — Белорус пощупал разбитый нос, — цел, папаша.
Тим подвигал языком, охнул и сплюнул выбитый зуб.
— Цел, — повторил он и весело, как ни в чем не бывало, продолжил: — Туран, а я одного так располосовал, ты же знаешь мой удар с правой! Тело по частям с пола сгребали. И папаша отличился.
Белорус придвинулся к старику, хлопнул его по плечу.
— Двоим успел шеи свернуть… О, гляди, чего он делает!
Рыжий просунул руку сквозь решетку и указал пальцем на Синего Носа. Толстяк, стоя в углу рядом с лестницей, осторожно вытаскивал кирпич из стены. Услышав Белоруса, он тяжело вздохнул, пошуровал рукой в открывшейся нише, достал длинную бутыль, заткнутую обгрызенным початком, и сверток.
— Сало там, точно знаю, — Белорус облизнул распухшие после побоев губы.
Сунув припасы под мышку, тюремщик вернул кирпич на место и погрозил пальцем пленникам. Пройдя за маленький столик напротив решетки, оседлал колченогий стул.
Когда монах выдернул пробку, по подземелью пошел отчетливый сивушный запах. Запрокинув голову, он влил пойло в горло. Кадык дважды прыгнул на шее, потом тюремщик сипло крякнул, вытащил нож и развернул сверток.
— Ну, рыжий, чего уставился? — Синий Нос хмыкнул. — Сало как сало.
Белорус сплюнул и отодвинулся в глубь камеры.
Но монах больше не глядел в его сторону, принялся нарезать снедь.
Белорус забормотал:
Тим Белорус сидит в тюрьме,
В тепле, обут, одет…
Но что–то беспокойно мне,
Скорей бы уж обед!..
Подумал и крикнул:
— Эй, борода, кормить нас когда будут?
Синий Нос рыгнул и степенно ответствовал:
— А на вас, мутантов, жратву переводить незачем. Вот призовет отец Зиновий на допрос, там ужо накормит батогами! Досыта отведаете!
— Что делать будем? — Белорус встал спиной к решетке и оглядел товарищей по несчастью.
— Выбираться нужно, — сказал Туран. — Верно ведь, скоро на допрос потащат, времени не много у нас. Только как выбраться?
Илай подошел к решетке, взялся за прутья и, шумно выдохнув, потянул в стороны, что–то скрежетнуло в полу, прутья под руками мутанта медленно поползли в стороны. Илай щурился, отворачивался от света лампы. Изодранный плащ на его спине натянулся и затрещал. Белорус тут же подскочил, вцепился в прут и рванул.
— Но–но! Не балуй! Я те!
Синий Нос вытащил из–под стола длинную палку и устремился к решетке. Стукнул по прутьям — Илай с Белорусом едва успели убрать руки.
— Вот я те! Тюрьму сокрушать не позволю! — Монах, до сих пор казавшийся благодушным и спокойным, вдруг разозлился и стал колотить палкой по прутьям, так что звон пошел. — Эй, мутанты! Не озоровать мне!
Белорус, изловчившись, перехватил палку и дернул на себя. Монах уперся.
— Помоги! — выдохнул Тим. — Ну чего ж ты, папаша!
Илай схватил рыжего за плечо и заставил отпустить палку. Потом указал вверх. И верно, на лестнице топали тяжелые сапоги — в подвал спускались жрецы, несколько человек.
— Опанасий! — рявкнул передний. — Опять пьянствуешь!
— А что ж мне тут трезвому сидеть? — пыхтя, отозвался Синий Нос. — С мутантами да в сырости? Трезвому тут невмоготу. А то сам посиди, как я?
Двое жрецов–карателей подошли к столу. Тот, что ругал Опанасия, цапнул бутылку, хлебнул и передал другому.
— Добро бы путное что пил, а ты дрянью травишься. Нас Зиновий прислал, помогать тебе мутантов стеречь. Очень, говорит, опасные в этот раз злодеи попались. Сам–то отец староста на Совете Ордена жару дает, скоро, сказал, закончится Совет, тут–то он и…
Второй монах тоже хорошенько приложился. Рыгнул, утерся рукавом.
— А что там, на Совете, брате? — спросил Синий Нос Опанасий. — Небось, подслушал же за дверью?
— Подслушал, а как же, — не стал перечить монах. — Мне полагается знать, что старосте потребно будет, чтоб ловчей исполнить, потому и внимал речам. Отец Зиновий сказал: преставился Владыка Баграт. За грехи, значит, за немалые, покарание снизошло в столпе огненном. А за какое такое прегрешение? А вот за какое: отступил от древнего обычаю, попустительствовал энтим, вот энтим самым…
— Мутантам? — подсказал Опанасий.
— Мутантам. Никодим, возница Багратов, при том был и подтвердил — за грехи! Связался с мутантами Владыка Баграт. Вишь, его именем и в самую святую Лавру нечисть прется! Вон, гляди, как глазищами лупает, — монах указал на притихшего Илая. Старика тоже интересовало, что говорили на Совете Ордена, и он пристроился у самой решетки, прикрываясь ладонью от света. — Ну, брат Крипта, понятное дело, в крик, спорить пробовал, да где там. Отец Зиновий его вмиг приструнил, у того, болезного, ажио стеклышко от обиды запотело!
Жрецы загоготали.
— Так что с мутантами снова теперь будет разговор короткий: пуля, да веревка, да распятье!
— С гвоздями, — поддакнул третий монах, до сих пор помалкивавший.
— В общем, сбежал брат Крипта с Совета, так что теперь уж, думаю, недолго осталось, скоро отец Зиновий прочих Багратовских приспешников дожмет и этих на дознание затребует. Ежели Крипты на Совете нет, кто ж отцу Зиновию слово поперек скажет? Скоро за ними пришлют.
Монах взмахом бутылки указал на пленников и тут же снова хлебнул. Молчаливый забеспокоился:
— Это чего ж ты пьешь–то? Ежели нас отец Зиновий теперя же призовет, а от нас разит хмельным? Осерчает он!
— За этими конвой прибудет, а нам отдых полагается. Нас староста нюхать не будет, — монах усмехнулся.
— Так давай бутыль–то, брате, не тяни!
— Хватит лакать, братия, — встрял Опанасий, оттер пузом молчаливого и выхватил бутылку. — Мне сие лекарство от ревматизму помогает, а вы хлещете, утробы бездонные, будто воду.
— Не, Опанасий, воду мы так не пьем, — жрецы были в хорошем настроении и смеялись охотно.
Туран напряженно размышлял: как спастись? Как вырваться? План в голове не складывался, решения он не видел. Требовалось что–то еще — что–то, чего Туран пока что не видит. Что–то иное. Разве что попытаться, когда поведут наверх для допроса? Или уже у самого отца Зиновия, когда он приступит к дознанию? Притвориться, будто смирился, канючить, просить? Объяснять, что не знал, кто таков Илай?.. А там выбрать момент и… Туран обернулся, чтобы прошептать свой план Белорусу, и тут на Илая что–то нашло — старик крепко вцепился в решетку и стал ее трясти, будто одержимый. Мутант ревел, от его голосины подвал, казалось, сотрясался, стальные прутья хрустели и дергались в цементных ложах. Монахи сперва опешили от этакой ярости, внезапно пробудившейся в узнике, и попятились, потом схватились за оружие, тюремщик замахнулся палкой, но подойти к решетке не решался, до того испугал его буйствующий Илай.
