Мы покинули Арзамас как только смогли, то есть вскоре после того, как я согласился вести этих двоих в Отстойник. Я до сих пор не понимал, зачем это нужно новоиспеченному хозяину Меха-Корпа, но особого выбора у меня не было.
Мутант побери, с самого начала всего этого дела у меня почти никогда не было никакого выбора! Ведь если разобраться – откуда взялись те бандиты, неумело изображающие монахов? Это Богдан (которого на самом деле звали как-то иначе) подрядил их, чтобы повредить «Зеб» и принудить меня взяться за доставку.
И братья Ротники, вдруг сообразил я, тоже были замешаны! Именно поэтому они наняли меня перевозить те клятые яйца, а не использовали один из своих грузовиков – Замок Омега подкупил их или как-то заставил участвовать в игре, чтобы взорвать мастерские и оружейные склады Форта перед самой осадой, чтобы Меха-Корп не успел оправиться, чтобы легко взять город…
Мной играли, бросали на доску так и этак, словно игральную кость!
И что теперь? Теперь я еду в самое опасное место северной Пустоши, да еще и с двумя пассажирами на борту! А ведь второе мое правило после «Груз всегда попадает по назначению», второй мой главный принцип, который я никогда не нарушал: «Никаких пассажиров на борту!» Я не очень-то люблю людей, мне по нутру ровный гул мотора, звук гитары и губной гармошки, шум ветра и шелест песка, струящегося по склону барханов – но не звук человеческого голоса! То есть поболтать да послушать других, покрутиться в толпе тоже иногда хочется, но для этого вполне хватит коротких остановок между доставками. А теперь…
– И откуда такое вообще могло взяться? – спросила Эви, глядя вперед. – А, Музыкант?
Я пожал плечами.
– Орест любил истории всяких таких странных мест в Пустоши выяснять, так он когда-то говорил…
– Кто это – Орест? – перебила она.
– Один мой… старый знакомый. Старый – во всех смыслах. Говорил, что до Погибели были такие фабрики: химические.
– Что это значит?
– Ну, они вещества разные производили. И при этом всякие отходы ядовитые получались. Эти отходы в определенных местах закапывали. В цистерны сливали или еще что-то с ними делали. Так вот Отстойник – это такое место, то есть здесь было большое кладбище отходов. Но во время Погибели или сразу после нее сюда бомба попала вроде той, которой ты танкер остановила, только сильнее раз так в сто, а может, и в двести. Взорвалось, ядовитые вещества как-то разлетелись, снова упали. Ну вот и получилось это.
Я махнул вперед. Мы приближались к Отстойнику; сквозь висящую над ним дымку уже проглядывали мертвые деревья и темные конические силуэты холмов за ними.
– Вот это техника! – воскликнула вдруг Эви.
Поднявшись из кресла, она показала влево, на склон каменистого холма.
Я выглянул в окно. На склоне стояла необычная приземистая машина – обводами ее корпус смахивал на танкер, только без башни, передние колеса были из литой резины, а вместо заднего моста – гусеницы. Но больше всего меня удивила кабина: полукруглый колпак, покрытый хитиновым панцирем, с длинными гибкими усиками антенн и распахнутым люком наверху.
Присмотревшись, я понял, что это вовсе не хитин, а рябое от ржавчины железо. Двигатель бронехода рокотал громче моторов «Зеба». Рядом с гусеницей сгорбился человек. Он бил кувалдой по тракам, скорее всего, вколачивал железный «палец», соединяя разорванные звенья.
– Стреляйте! – заорал я, узнав его.
Эви растерянно оглянулась.
– Стреляй, Разин!!
Человек возле бронехода, обернувшись, схватился за висящий на поясе разрывник.
Лязгнув затвором, Разин дернул пулемет, но турель заклинило, и ствол оружия остался смотреть прямо по курсу «Зеба». С носа долетела ругань.
Богдан выстрелил первым. Он целил в Разина, но я газанул, и пуля из разрывника угодила в кресло. Разлетелись щепки, и мое любимое кресло-качалку, которое было со мной столько сезонов, сидя в котором я сочинил кучу песенок, исполняемых теперь по всей Пустоши, будто ураганным порывом смело за ограждение.
Разин врезал ногой по турели. Он выкрикивал какие-то незнакомые слова – явно ругался, только я не мог ничего понять. Эви вскинула револьверы, но Богдан успел запрыгнуть на бронеход и нырнул в люк.
Я крутанул штурвал, направив «Зеб» к бронеходу. Расстрига высунулся наружу – теперь разрывник висел на поясе, а в руках была толстая труба длиною в два локтя.
Они с Эви выстрелили. Если бы цыганка знала, что противника защищает броня, то целила бы ему в голову, а так Богдан лишь дернулся, когда в него угодила пуля. И жахнул из ракетомета. Дымная полоса с шипением пронеслась к самоходу. «Зеб» содрогнулся от взрыва.
Хорошо, что движки у нас сзади, а то бы каюк настал моему самоходу. Ракета пробила борт и взорвалась в пустом трюме. Ударная волна взломала палубу перед рубкой, сбросив Эви за ограждение.
А у Разина от толчка расклинило турель.
Толстый ствол задрожал, озарившись быстрыми свирепыми вспышками. Оружие глухо, тяжело застучало, звук этот отдался легкой болью в груди. Крупнокалиберные пули ударили в Богдана. Он бросил ракетомет и схватился за разрывник. Пули колотили в него, тело сотрясалось. Богдан вылез на покатую броню, двигаясь будто против ураганного ветра, наклонившись вперед, шагнул раз, другой. Поднял разрывник. Разин присел, задирая ствол пулемета.
Следующая пуля оторвала Богдану голову.
Эви где-то позади вскрикнула, я сжал штурвал так, что побелели костяшки пальцев. Разин выглянул над щитком и крикнул:
– Тормози!
Перемахнув за ограждение, он вытащил серебристый обрез из-под шинели и побежал к бронеходу.
Я остановил машину, не глуша движки, вышел из рубки и первым делом посмотрел за корму. Эви сидела на песке и трясла головой. Крови не видно – похоже, ее только контузило. Раз она вскрикнула, увидав, как Богдан лишился кумпола, значит, соображает что к чему – ну и хорошо. Спрыгнув, я окинул взглядом «Зеба». Колеса были целы, в борту почти точно посредине появилась здоровенная дыра, в которой виднелись сломанные внутренние перегородки и обгоревшие куски свалившихся вниз палубных досок.
Я отвернулся, чтобы не видеть эту рану, и медленно пошел ко второй машине.
Тело расстриги лежало на броне. Разин, успевший спрыгнуть в люк бронехода и заглушить двигатель, выбрался обратно.
– Эвитта цела? – спросил он.
Я кивнул, остановившись внизу, а Разин склонился над мертвецом и зачем-то разорвал рубаху на его груди. Пригляделся и сказал негромко:
– Металлопластик.
– Что? – не понял я.
– На этом человеке композитная броня, вот что. – Выпрямившись, он уставился на меня. – Ты знал его?
– Это тот, кто меня нанял.
– Это, – Разин пнул безголового мертвеца, – человек Губерта!
