– Слушай, а что ты вообще в тот Арзамас везешь? – спросила Эви.
– Не твое дело.
– Может и не мое, да только я так поняла, что мы с тобой на ближайшее время вместе будем. И еще – за нами наемники омеговские на всех парах чешут.
– По твоей вине, кстати. Попадем в Карьер – ссажу, дальше один поеду.
– Ох и характер у тебя вредный, доставщик! Ясно, почему ты один ездишь – кто ж такое долго выдержит?
– А мне напарник и не нужен.
– Не боись, я к тебе в напарницы не набиваюсь. Но от омеговцев сподручнее вдвоем отбиваться, так? А раз так, лучше мне знать, что ты везешь. Может, оружие это? Тогда вместе сообразим, как…
– Там не оружие. Ладно, идем покажу. Солдат не видно пока?
Я закрепил штурвал, захватил брошенный в рубке передатчик с антенной, которые открутил от бочонка, и отвел Эви вниз, по дороге ответив на вопросы по поводу возможностей «Зеба».
– Два движка – это круто, – кивнула она. – Да только от легких сендеров все равно не уйти. А баллоны в носу зачем? Я ж вижу, патрубки от них к дизелям тянутся.
– Нагнетатель там. Смесь обогащать…
– А! Поняла, поняла, – закивала Эви. – Только прямой участок дороги нужен. И ровный… ну, ты понимаешь.
– Да уж получше тебя.
В трюме цыганка осмотрела ящики, подергала замки и обошла вокруг бочонков. Постучала по одному кулаком, потрогала манометр на другом.
– Ты осторожно, – сказал я, скептически наблюдая за тем, как Эви с умным видом разглядывает железную спираль трубки. – Топливо там типа под давлением. В Цехах закачали.
– Газ, что ли?
– Почему газ? Жидкое топливо. Соляра какая-то особая, так расстрига сказал.
– С чего это соляра – и под давлением? Никто ее под давлением не заливает, чепуха это.
Я пожал плечами.
– Она, может, пары всякие выделяет, они давление и создают.
– Ну так пары и в обычной канистре будут. Просто осторожно открывать надо… кто тебе про давление наплел?
– Говорю ж: заказчик. Тот, кто меня нанял это все в Арзамас перевезти.
– Ерунду тебе наговорил твой заказчик. Наверно, чтоб ты туда не лазал и солярку его не сливал.
– Я б все равно туда не стал лезть. Потому, соврал он – и ладно, мне это неважно. Главное – вот.
Я показал сломанный передатчик. Эви взяла его, покрутила в руках.
– Это че?
– К бочонку приклепано было снизу.
– Да-а… И за каким монахом у тебя передатчик на груз навешан?
– Кто-то хотел знать, где я нахожусь. А зачем же еще?
Цыганка с хрустом оторвала антенну, осмотрела и бросила мне.
– Думаешь, заказчик тебя таким способом контролирует? Типа, чтоб ты с грузом его не свалил?
– Нет. Уже даже из Рязани сигнал этого передатчика не поймать.
– Правильно, не сильная штука, – согласилась она. – Но тогда какой с нее толк? А такой, что кто-то ловит сигнал поблизости. То есть мог ловить. Не связано ли это всё с теми самыми омеговцами, которые за нами едут? Может, они на самом деле тебя тут поджидали, а меня случайно заметили и пальнули? Или решили, что я для тебя путь разведываю, ну, лечу впереди самохода и смотрю, чтоб чисто было…
– Хочешь сказать, расстрига свою собственную доставку омеговцам сдал?
– А почему нет? Если они с Арзамасом окончательно рассорились, прознали про этот бартер между Корпорацией и Цехами, ну и захотели, чтоб оборудование очередное в Арзамас не попало… Сговорились с расстригой твоим, вот и все. Или, может, там не оборудование, а оружие в ящиках?
Вместо ответа я поднял палец, прислушиваясь. Эви задрала черные брови и навострила свои маленькие розовые ушки.
– Гудят, – заметила она наконец. – Гудит и стонет сендер мощный, сердито двигатель ревет…
Не дослушав, я взбежал по лестнице, выскочил на корму и увидел омеговские машины позади: два сендера и три большие трехколесные мотоциклетки. Они приближались.
* * *
Солнце взошло, начиналась жара. Во всех смыслах.
Когда головной сендер, выкрашенный черным, с длинным узким капотом, на котором красовалась намалеванная желтой краской подкова, вырвался вперед, Эви прицелилась из винтовки и выстрелила. Не знаю, попала она или нет, но в ответ замелькали вспышки, и сквозь рокотание двигателей донесся частый перестук, будто колотили палкой по дереву. Над омеговскими машинами взвились облачка дыма.
Несколько пуль вжикнули рядом, одна попала в заднее стекло рубки, и я пригнулся, когда оно со звоном осыпалось.
Стоявшая на корме цыганка тоже пригнулась и быстренько отбежала за рубку.
– Что там впереди, Музыкант? – Она полезла на крышу. – Пустыня окончательно закончилась?
Солнце ползло все выше, жара крепчала, встречный ветер был почти горячим. Мы приближались к широкой границе, где Пустошь из бледно-желтой становилась серой: там песок сменяла каменистая равнина.
Голос Эви донесся сверху:
– Они нас в клещи взять хотят!
Сидя на высоком стуле перед штурвалом, я кинул взгляд через плечо. На одном из сендеров был пулемет, на другом, выкрашенном черной краской, торчала штанга с креслом. Пристегнутый ремнем, там сидел сержант с пышными белыми бакенбардами.
Сендер подпрыгивал на ухабах, вилял между песчаными горбами, кресло раскачивалось вместе с омеговцем, сжимающим длинноствольное ружье.
– До Карьера твоего не успеем? – прокричала сверху Эви. В проеме двери показались ее ноги, и цыганка спрыгнула на палубу.
Я покачал головой.
– Тогда надо что-то делать. Догоняют они ведь нас…
– Ну? То-то я гляжу: они ведь нас догоняют. Что-то надо делать, а?
– Ну и характер у тебя! – Она шагнула на корму. – Почему тебя до сих пор никто не убил? Это так странно!
– Ничего, скоро они исправят положение.
– Что это за Карьер вообще такой?
– Поселок брошенный в русле высохшей реки.
Эви вопросительно поглядела на меня, и я стал пояснять, то и дело оглядываясь:
– На самом деле никакого карьера там нет. Один старик мне говорил, что раньше такие штуки, какая там стоит, назывались земснарядами. Такой вроде корабль, на нем машина с ковшом, которым из дна грунт добывали. Корабль этот, или как его назвать, с берегом понтоном соединен. Три сезона назад там скважина, которая воду давала, еще работала, люди жили, но как воды не стало, старатели этот поселок бросили… Берега в этом месте обрывистые, съехать можно только по понтону.
– Да-а, – протянула она. – А ведь у бывших рек, я слышала, дно опасное бывает. Там эти… пещеры под ними образуются какие-то, а?
