Что еще за Одеса́? Наверное, это название какого-то древнего поселения?
– Так, а тут чего?
Туран поднял голову. Макота стоял возле телеги, хмуро разглядывая труп ящера.
– Крюк!
К атаману подошел лопоухий, челюсть его монотонно двигалась.
– Чё ты всё жуешь, харя?! – разъярился Макота. – У меня стоко потерь, а ты… Почему ящер сдох?!
– Мне б если в башку из тридцать восьмого залепили, так я б тоже сдох, – ответствовал Крючок философично.
– Еще сдохнешь у меня! – Макота погрозил кулаком, но лопоухого было не пронять.
– Все там будем, – неопределенно откликнулся он. – Теперь пересаживать хлопчика надо.
Бандиты повернулись к Турану, и Макота спросил:
– Куда пересаживать?
Крючок пожал плечами:
– Тебе решать. В самоход или в грузовик твой. Не к мутанту ж его в клетку – подерутся.
– В грузовике я еду! И мне чё, прикажешь телегу здесь бросить?
– Не, зачем? К грузовику привяжем.
Макота еще раз оглядел пленника и ткнул в него пальцем:
– А вот пусть он тащит. Ему упражняться надо, силушки набирать. Я ж не в бордель его продавать везу, а в гладиаторы. Запряжешь шакаленка вместо этой падали. – Макота пнул ящера. – Поня́л?
– Ладно, – согласился лопоухий.
Туран слушал их равнодушно, будто речь шла не о нем. В рукояти пистолета того кетчера, которого застрелил Крючок, находился короткий стилет. Потянув за кольцо с цепочкой, пленник вытащил его, и теперь стилет был спрятан под штаниной на правой ноге.
Глава 7
– Стой! – Крючок несильно ударил Турана шестом по плечу, и тот перестал налегать на подпругу. Ноги подгибались, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Пленник опустился на колени.
Тяжелые створки ворот крепились к двум столбам из установленных один на другой автомобилей, залитых бетоном. На самом верху торчала пара больших джипов без колес, из салонов вниз глядели загорелые мужчины, вооруженные помповыми ружьями и карабинами. Ворота Моста высились на краю обрывистого берега, за которым начиналась Донная пустыня; перед ними стоял ряд накрытых брезентом телег. На обочине за длинным столом сидели люди в коричневых штанах и куртках – таможня Моста.
Фермер, хозяин груженных товаром телег, беседовал с толстым командиром таможенников. Тот слушал вполуха, на вопросы отвечал односложно, чаще просто кивал – и отказывался скостить плату за проезд.
В конце концов, не выторговав ни единой монеты, фермер заплатил пошлину. Макота вылез из «Панча», раскурил трубку и в сопровождении двух бандитов подошел к столу. Спрыгнув с повозки, Крючок встал рядом с Тураном. Пленник не пытался подняться с колен – у него болело все тело, сердце громко стучало, в боку кололо.
– Два самохода, грузовик, мотоциклы, – протянул Крючок, сплевывая жвачку. – Да народу почти два десятка. Много атаману платить.
– Зачем платить? – спросил Туран, тяжело дыша. – Почему не спуститься в пустыню где-то в стороне?
Бандит покосился на него:
– Берег обрывистый. До места, где спуститься можно, крюк большой делать надо. А на другом конце Моста есть хороший спуск. Мост – это ж просто так называют его, а на самом деле он навроде дороги такой, бетонки на сваях. И на другом конце с нее съезд. Говорят, там остров из коралла, этого… искусственного, который теперь как гора стал. Да еще у атамана дела здесь. И арбузами запастись надо, без арбузов дальше никак.
Макота заговорил с таможенником, тот назвал цену, атаман в ответ что-то прорычал, пыхнув табачным дымом. Толстяк развел руками: не устраивает – катись куда хошь.
– Жадный наш атаман, – прокомментировал Крючок, криво улыбнувшись. – Не любит с деньгой расставаться.
Макота раскрыл кошель и бросил на стол монеты. Пока толстяк неторопливо пересчитывал их, раздался скрип цепей, створки ворот открылись, и телеги фермера вкатились на Мост.
На крышу одного из венчавших столбы джипов выбрался человек. Приставив ладонь ко лбу, глянул вниз, повернулся к товарищам и махнул рукой – караван пока что не пропускали, ворота за фермерскими телегами закрылись. Атаман, склонившись над столом, что-то сказал толстяку. Тот ткнул Макоту пальцем в грудь, скривил губы в усмешке и принялся пересчитывать монеты заново.
Туран посмотрел на Крючка. Глаза бандита поблескивали, он казался непривычно оживленным, будто предвкушал что-то.
– Ты здесь был? – спросил пленник.
– Чего?.. А, ясное дело.
– Что интересного есть на Мосту?
Крючок почесал кадык.
– Арбузы и мамми.
– Мамми?
– Кактусы. – Лопоухий широко улыбнулся. – Колючие. И вкусные – обожраться. Кровь от них аж вскипает.
Наконец Макота и таможенник разобрались с платой за проезд. Атаман отступил, толстяк встал из-за стола, и тогда Туран увидел, что это киборг. Левая нога, штанина на которой была обрезана, ниже колена сплошь железная: рычаги, толстая пружина, шестерни в том месте, где начинается стопа, то есть узкий металлический брусок с рядом круглых отверстий. Таможенник прошелся вдоль машин каравана, пересчитывая высыпавших наружу бандитов, при каждом шаге в механической ноге лязгало, в решетчатом колене качался короткий шатун, ходил вверх-вниз поршень.
Кивнув на «Панч», толстяк спросил у Макоты:
– Никого внутри?
– Никого, – ответил атаман, раздосадованный этой проверкой. – Мож, в кузов залезть хочешь?
– Что ты, я тебе верю, – сказал толстяк, улыбаясь.
Он скользнул по Турану равнодушным взглядом, посмотрел на мутантов в клетках и полязгал обратно к столу, на ходу крикнув:
– Ладно, впускайте!
Заскрипели невидимые цепи, и ворота открылись. Зарокотали моторы. Выплевывая дым из труб, машины поехали вперед, следом потянулись телеги. Пятнистый сидел у прутьев клетки, раскачиваясь из стороны в сторону, и смотрел на Турана сонными глазами; получив порцию кашицы, он пребывал в благостном расположении духа. Крючок сказал пленнику: «Тяни, шакаленок», – и пошел вперед.
Ныли спина и плечи, болели ноги, но Туран поднялся и зашагал, натянув постромки. Телега, скрипнув осями, покатила за ним.
На Мосту дул ветер, было жарко и душно. Когда-то это сооружение соединяло берег с большим искусственным островом, бетонное полотно полого изгибалось, конца не разглядеть. Здесь все было устроено очень просто: в центре – гладкая серая полоса для пешеходов и транспорта, по сторонам – неказистые хибары, лавки, ночлежки и притоны. Строения, сплетенные из толстых высушенных стеблей, напоминали большие корзины, в которые на ферме Бориса Джай-Кана собирали кукурузные початки.
