Со своей патронессой она говорила только о том, кто может стать опаснейшей конкуренткой, и, похоже, все девушки вели точно такие же разговоры со своими патронессами, и об этом же они разговаривали по телефону, звоня домой, хотя, общаясь между собой, старательно изображали дружелюбие. Особенно опасны южанки, говорила Доун. «О, вы прелесть, и волосы у вас прелесть…» Этот культ волос поначалу был странен для такой безыскусной простушки, как Доун. Слушая разговоры девушек, можно было предположить, что волосы — основа всех жизненных благ, и твой успех не в руках судьбы, а в искусстве укладки.
Сопровождаемые патронессами, они побывали на Стальном пирсе, где состоялся рыбный ужин в знаменитом ресторане морепродуктов капитана Старна и посещение бара на яхте, назавтра ужинали в Бифштекс-холле Джека Гишарда, а на третье утро фотографировались все вместе на фоне Дворца согласия, и один из официальных членов комитета заявил, что этот снимок станет реликвией, которую они пронесут через всю жизнь, что дружба, которая сейчас у них завязалась, сохранится до конца дней и что, когда придет время, они назовут своих дочерей именами друг друга, — но пока, глядя на появившуюся в утренней газете фотографию, каждая девушка воскликнула, обращаясь к своей патронессе: «О господи, мне не на что надеяться! Господи, вероятно, победит вот эта».
Всю эту неделю каждый день шли репетиции, а каждый вечер — открытые показы. Год за годом люди стекались в Атлантик-Сити специально, чтобы следить за конкурсом на звание «Мисс Америка», покупали билеты на эти шоу и, сидя в вечерних туалетах, смотрели на девушек, поодиночке демонстрирующих на сцене свои таланты, а потом вместе исполняющих в костюмах разные музыкальные номера. Другая умеющая играть на рояле конкурсантка исполнила «Лунный свет», а Доун досталось пошловатое «Пока не рухнул мир» — необычайно популярная в то время танцевальная аранжировка шопеновского полонеза. «Ты понимаешь, я в шоу-бизнесе. Целый день на ногах, ни минуты свободного времени. Поскольку штат Нью-Джерси выступает как организатор, все внимание непрерывно на мне. И я не хочу подвести. Я правда не хочу; мне это не перенести…» — «Ты и не подведешь, Доуни. За тебя Эрл Уилсон, а он самый главный из судей. Все будет в порядке. Я это чувствую. Я знаю. Ты победишь».
Но он ошибся. Победила «Мисс Аризона». Доун даже не вошла в десятку лучших. В те годы во время церемонии оглашения имени победительницы все девушки сидели в глубине сцены. Столики стояли на фоне рядов зеркал, выстроенные по алфавиту названий штатов, так что при объявлении Доун была в самом центре и должна была улыбаться, хлопать в такт музыке и аплодировать как сумасшедшая тому, что она проиграла, и, мало того, должна была еще устремиться вперед и бодро маршировать по кругу вместе со всеми остальными проигравшими, распевая под оркестр Боба Рассела тогдашний гимн «Мисс Америка»: «Все цветы, на лугах и в прериях… дружно приветствуют „Мисс Америка“…», в то время как сама та изящная темноволосая крошка Джеки Мерсер из Аризоны, выигравшая конкурс купальников, но никогда не вызывавшая опасений Доун как возможная победительница, улыбалась, стоя напротив гремящего от приветствий зала Дворца согласия. Потом, на прощальном балу, отмечавшем для Доун ее сокрушительное поражение, она была все-таки не в таком глубоком отчаянии, как большинство других девушек. То самое, что представители от Нью-Джерси внушали ей, представители других штатов внушали своим претенденткам. «Ты добьешься. Ты станешь „Мисс Америка“». И поэтому бал, рассказывала она Шведу, представлял собой очень грустное зрелище. «Нужно все время улыбаться и улыбаться, а это ужасно, — говорила она ему. — Пригласили служащих береговой охраны или что-то в этом роде из Аннаполиса. У них потрясающая белая форма с нашивками и шнурами. Очевидно, решили, что они будут подходящими партнерами для танцев. И они танцевали с железными лицами. А потом вечер закончился, и настала пора возвращаться домой».
И все-таки еще несколько месяцев она оставалась под наркотически сильным впечатлением от этой эскапады. Даже и продолжая исполнять обязанности «Мисс Нью-Джерси», разрезая ленточки и приветствуя публику на открытии универмага или автосалона, она часто вслух задавалась вопросом, придется ли снова изведать что-то столь же непредсказуемое и волнующее, как та неделя в Атлантик-Сити. Возле ее кровати хранился календарь конкурса на звание «Мисс Америка-1949», календарь, изданный конкурсным комитетом и продававшийся на протяжении той недели в Атлантик-Сити: портреты девушек-участниц — по четыре на странице, — и под каждой фотографией несколько строк: описание штата и краткая биография претендентки. Портрет «Мисс Нью-Джерси» являл мечтательно улыбающуюся Доун в вечернем платье и длинных (на шестнадцати пуговицах) перчатках из той же материи. На аккуратно загнутом уголке страницы значилось: «Мэри Доун Дуайр, 22 года, г. Элизабет, Н.-Дж., брюнетка, надежда Нью-Джерси в нынешнем конкурсе. Выпускница музыкального факультета Упсальского колледжа города Ист-Орандж, Н.-Дж., Мэри Доун надеется стать музыкальным педагогом средней школы. Ее рост 5 футов 2,5 дюйма, глаза голубые, увлечения — плавание, народные танцы, кулинария. (Фото левое верхнее.)» В попытках освободиться от прежде неведомого возбуждения она бесконечно рассказывала о волшебстве, приключившемся с девочкой с Хилсайд-роуд, дочкой сантехника с Хилсайд-роуд, выступавшей перед всеми этими толпами, борющейся за звание «Мисс Америка». Она едва верила своей храбрости. «Ох, Сеймур, как вспомню о подиуме! Это длиннющий подиум, длиннющая дорога, такая длинная, даже когда ты просто улыбаешься…»
В 1969 году, когда в Олд-Римрок пришло приглашение на двадцатилетие конкурса «Мисс Америка», Доун вторично после исчезновения Мерри лежала в больнице. Психиатры были так же внимательны, как и в прошлый раз, комната была такой же приятной и окружающий ландшафт таким же живописным, а гулять было даже приятнее — вокруг домиков пациентов посадили тюльпаны, широкие лужайки были зелеными, виды — один прекраснее другого, но поскольку все это происходило вторично за два года, а вокруг была красота и, когда он приехал к ней ранним вечером прямиком из Ньюарка, свежеподстриженные газоны издавали сладкий и острый, почти чесночный запах, все было в тысячу раз тяжелее. И он утаил от Доун приглашение на встречу с конкурсантками 1949 года. Все было достаточно скверно: лихорадочность ее обвинений, беспричинные выкрики о стыде, обиде, пропащей жизни — все это было и так слишком грустно, и незачем было ворошить все эти воспоминания о «Мисс Нью-Джерси».
А потом все изменилось. Что-то вызвало в ней желание освободиться от всего неожиданного и неправдоподобного. Она приняла решение не отгораживаться от жизни.
Геройское обновление началось с подтяжки лица в женевской клинике, о которой она прочитала в журнале «Бог». Собираясь ложиться спать, он не раз видел, как она стоит в ванной перед зеркалом и, подтягивая указательными пальцами кожу на скулах, убирает одновременно большими пальцами то, что висит вокруг подбородка, так что уходят и все естественные складки и лицо начинает казаться выточенным из полированного дерева. И хотя мужу было понятно, что в свои сорок пять она уже выглядела как женщина пятидесяти пяти лет, лекарство, предложенное журналом «Вог», казалось ему, не имеет к ним никакого отношения. Оно было так далеко от обрушившегося на них несчастья, что обсуждать это с ней он не видел смысла, считая, что правда известна ей лучше, чем кому-либо, хотя она и предпочитает сейчас видеть в себе просто еще одну преждевременно постаревшую читательницу журнала «Вог», а не мать римрокской террористки. Однако поскольку и психиатры, и лекарства истощили свои возможности, а она жутко боялась шоковой электротерапии, к которой врачи прибегнут, если она окажется у них в клинике в третий раз, то пришел день, когда он отправился с ней в Женеву. Лимузин с ливрейным шофером встретил их в аэропорту, и она поступила в клинику доктора Ла Планта.
