Книга Возмущение, страница 23. Автор книги Филип Рот

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Возмущение»

Cтраница 23

— Ты уверена?

— Абсолютно!

— Как-то так получается, что ты во всем уверена абсолютно, — посетовал я. — Откуда тебе знать, что сестра ничего не предпримет?

— Она сама слишком ошарашена.

— Послушай, но почему ты такая?

— Какая такая?

— Такая… искушенная…

— Ага, Оливия — искушенная особа, — с кислым видом ответила она. — Именно так и решили в клинике Меннинджера.

— Но это и впрямь так. Ты совершенно спокойна.

— Вот как? Ты и вправду так думаешь? Да мое настроение меняется по восемь тысяч раз в минуту, каждый душевный порыв — ураганной силы, и порой достаточно слова, достаточно звука, чтобы вывести меня из себя… И это меня ты называешь совершенно спокойной? О господи, да ты просто слеп.

Подхватив использованные полотенца, Оливия удалилась с ними в ванную.

Каждый день она приезжала ко мне в больницу на автобусе (пятьдесят минут туда, пятьдесят — обратно), и всякий раз в палате разыгрывалась одна и та же блаженная для меня сцена (уже описанная ранее), по завершении которой Оливия удалялась в ванную за полотенцами, а заодно — сменить воду в вазе с цветами.

Мисс Клемент теперь оказывала мне помощь молча. Нисколько не успокоенный словами Оливии, я просто не мог поверить в то, что сестра на нас не донесла, и ожидал неминуемой кары сразу после выписки и возвращения в колледж. Точь-в-точь как отец, я был на все сто процентов уверен, что меня ожидает полномасштабная катастрофа, раз уж нас с Оливией застукали за непристойным занятием в больничной палате.


Оливия пришла в восторг, узнав, что мой отец — мясник. Тот факт, что я сын мясника, казалось, занимал ее куда сильнее, чем то, что сама она дочь врача, хотя для меня немаловажно было именно это. Я еще никогда не встречался с дочерью врача. Отцы большинства моих знакомых девиц владели лавками, как и мой родитель, подвизались коммивояжерами, продававшими кто галстуки и шейные платки, кто — алюминиевую обшивку, или страховыми агентами, а то и просто были мастеровыми: электриками, сантехниками и прочими. Сразу же после того, как я пускал очередную стрелу из лука, Оливия принималась расспрашивать меня об отцовской лавке, так что достаточно быстро я пришел к выводу, будто представляюсь ей кем-то вроде сына заклинателя змей или циркового канатоходца.

— Давай рассказывай, — говорила она. — Мне хочется узнать побольше.

— Но чего ради?

— Потому что я ничего не знаю о таких вещах, а еще потому, что ты мне очень нравишься. Мне хочется узнать о тебе все, все, все! Мне, Марк, хочется понять, почему ты таков, каков ты есть.

— Что ж, наша лавка и впрямь сделала меня таким, каков я есть, хотя, если ты спросишь, как это произошло и почему, я затруднюсь с ответом. Но, попав в здешний кампус, я почувствовал себя явно не в своей тарелке.

— Работа в отцовской лавке привила тебе трудолюбие. Привила честность. Придала удивительную цельность.

— Неужели? Работа в мясной лавке?

— Совершенно верно!

— Что ж, позволь я расскажу тебе немного о говяжьем жире. Продемонстрирую, каким образом прививал он мне пресловутую цельность. Да, договорились, давай начнем с говяжьего жира.

— Отлично. Время исповеди. Говяжий жир — и урок цельности, преподанный Марку.

Оливия весело рассмеялась. Как ребенок, которого пощекотали. Вроде бы ничего особенного, но и смех ее чаровал меня, как, впрочем, и все остальное.

— Что ж, специальный человек прибывал за говяжьим жиром раз в неделю, по пятницам. Наверное, мы его как-то называли, а может, и никак. Просто человек, приезжающий за говяжьим жиром. Раз в неделю он приходил, объявлял прямо с порога: «За говяжьим жиром!», взвешивал нужное количество, расплачивался с отцом и уходил. Говяжий жир мы всегда выбрасывали в бак для пищевых отходов, нормальный такой бак на пятьдесят пять галлонов. Рубили и резали мясо, а жир выкидывали в бак. Перед большими еврейскими праздниками, когда люди делали крупные покупки, у нас могло скопиться для него два таких бака. Причем стоило все это ему сущую ерунду — может быть, пару баксов в неделю. Наша лавка находится прямо за углом от остановки восьмого автобуса на Лайонс-авеню. Поэтому именно к нам он, должно быть, и приезжал. И вот по пятницам после его отъезда каждый раз оставалась пара пустых баков для пищевых отходов, которые следовало помыть и вычистить. Причем делать это надо было мне. Я прекрасно помню, как хорошенькие девочки, мои одноклассницы, говорили мне, то одна, то другая: «Знаешь, я тут ждала автобус возле вашей лавки и видела, как ты чистишь мусорные баки!» И вот я подошел к отцу и сказал: «Ты губишь мою репутацию! Я никогда больше не буду чистить баки для пищевых отходов».

— А что, ты чистил их у входа в лавку? — изумилась Оливия. — Прямо на улице?

— А где же еще их чистить? У меня были щетки, моющий порошок «Аякс» и ведро с водой, в котором я разводил порошок, и мне надо было отскрести и отдраить баки изнутри. Если их не отчистить как следует, они начнут пахнуть. Протухшим жиром! Но тебе не нравится эта история…

— Очень нравится! Прошу, продолжай!

— Я считаю тебя гранд-дамой, но во многих отношениях ты ведешь себя как ребенок. Не правда ли?

— Разумеется! И, с оглядкой на мой реальный возраст, я считаю и то, и другое подлинными триумфами. А тебе что, хотелось бы, чтобы дело обстояло иначе?.. Однако продолжай. Рассказывай! Итак, после ухода человека с говяжьим жиром ты моешь баки для пищевых отходов…

— Воды, знаешь ли, на это уходит немерено. Зальешь ее в бак, опрокинешь его и опорожнишь на мостовую. И вода этакой речкой потечет в канализационный люк на углу, прихватывая с собой по дороге мелкий уличный мусор. Потом проделаешь то же самое еще раз, и вот наконец первый из баков отмыт.

— Так что, — рассмеялась Оливия, вернее, начала покусывать губки, сдерживая рвущийся наружу смех, — ты понял, что такими приемчиками девичьих сердец не разобьешь.

— Вот именно, не разобьешь. Это я и сказал боссу — в лавке я всегда называл отца боссом. «Босс, — сказал я ему, — освободи меня от этих чертовых баков. Мимо проходят мои одноклассницы, они ждут автобус прямо у нашей лавки, они видят, как я драю мусорные баки. И как же мне после этого пригласить их в кино по случаю субботнего вечерка? Босс, с меня хватит!» А он возразил мне на это: «Да ты никак стыдишься? С какой стати? Что в этом такого постыдного? Запомни: стыдно заниматься только одним делом — воровством. А все остальное не стыдно. Так что продолжай чистить баки!»

— Какой ужас! — И Оливия окончательно покорила меня смехом, которого более не сдерживала, смехом, в котором звенела любовь к жизни со всеми ее — обнаруживаемыми порой в совершенно неожиданных местах — прелестями и соблазнами. В этот миг могло показаться, будто звонкий смех составляет самую суть ее личности, тогда как на самом деле сутью был шрам на запястье.

Ужас пополам с восторгом вызвал у нее мой следующий рассказ — о Мендельсоне, по прозвищу Каланча, который работал у отца в лавке в годы моего детства.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация