— Кем же были эти шестеро мертвецов? — спросил я.
— Стражи Круга, — ответил он. — И они уже не
люди, а одержимые злом. Молите Бога, сэр Кори, чтобы души их обрели мир.
— Стражи Круга? — переспросил я. — Какого
Круга?
— Круга Тьмы, где творятся беззакония и разгуливают
мерзкие твари… — Раненый глубоко вздохнул. — Он — источник хвори,
поразившей сию землю.
— Мне эта земля не кажется такой уж пораженной, —
ответил я.
— Мы далеко от Круга, а царство Ганелона — пока еще
слишком крепкий орешек для врага. Но Круг ширится. Думаю, последняя битва
разразится здесь.
— Ты будишь во мне любопытство.
— Сэр Кори, если вы еще не слыхали о Круге, лучше вам
вовсе забыть о нем, не расспрашивать дальше, обойти стороной и отправиться
своей дорогой. Ох, как бы я хотел биться рядом с вами, но битва эта — не ваша,
и кто знает, чем она закончится…
Тропа стала изгибаться вверх, и за какой-то прогалиной я
увидел нечто, напомнившее мне знакомые места.
— Что?.. — вырвалось у моего подопечного. —
Да вы словно летели!.. Сюда-то нам и надо. Это Твердыня Ганелона.
И тут я стал думать о Ганелоне — не хотелось, но пришлось.
Он был предателем и убийцей, которого я изгнал его из Авалона много столетий
назад. Я просто увел его в другую Тень, то есть забросил в другое пространство
и время — таким же образом впоследствии обошелся со мной мой брат Эрик. Я
надеялся, что это — не то место, куда я его притащил. Непохоже — но возможно.
Он был простым смертным, чья жизнь имеет отмеренный предел, а изгнал я его лет
шестьсот назад, но могло оказаться, что в этом мире минуло лишь несколько лет.
Время — тоже функция в математике Теней, и сам Дворкин не знал всех ее
значений. Хотя, может быть, он-то как раз знал, отчего и сошел с ума. Самое
трудное насчет Времени, как я понял, это творить его. Во всяком случае, едва ли
этот Ганелон — мой бывший лютый враг и верный помощник: уж тот никогда не стал
бы бороться с беззаконием, поразившим страну. Скорее напротив, он постарался бы
побыстрее попасть в самую сердцевину, вылавливая себе подходящую нечисть.
Беспокоил меня и тот, кого я нес. Его двойник тоже
присутствовал при опале Ганелона; выходило, что времени здесь прошло
действительно немного.
Ганелона — того, что я когда-то знал, — можно было не
опасаться, и меня не заботило, узнает ли он меня. О Тени он не ведал ничего. Он
знал лишь, что я наложил на него темные чары, вместо того, чтобы убить — и если
он и выжил, то, возможно, даже сожалел об этом.
Но человек на моих руках нуждался в помощи и покое, поэтому
я все шел и шел.
И думал…
Наверно, было во мне что-то знакомое этому человеку. Это
место не было моим Авалоном, но очень напоминало его… Быть может, здесь не
забыли одну из моих собственных теней? А если помнят, то как? И как отнесутся
они ко мне истинному, если придется открыться?
Солнце уже садилось, подул свежий бриз. Приближалась
холодная ночь. Мой подопечный снова захрапел, и я решил пробежать большую часть
оставшегося пути. Не нравился мне этот лес; в потемках здесь в любой момент
могли появиться служители мерзкого Круга, о котором я не знал пока ничего, но в
том, что он реально существовал, сомневаться не приходилось.
Солнце клонилось к закату, и я бежал, не обращая внимания на
свои ощущения, а они говорили о том, что за мной кто-то следит — гонится и
преследует. Наконец я вынужден был перейти на шаг, ощущения переросли в
предчувствие боя, я уже слышал за спиной мягкие шаги: топ-топ-топ.
Поставив на землю носилки, я обнажил клинок и обернулся.
Две. Кошки.
Сиамские кошки величиной с тигра. Ярко-желтые глаза без
зрачков пылали маленькими солнцами. Увидев, что я обернулся, они сели на задние
лапы и не моргая уставились на меня.
Они были шагах в тридцати. Загородив собою носилки, я
двинулся на них.
Левая кошка открыла пасть. Я ожидал услышать рык или
мурлыканье. Но она заговорила:
— Человек, смертный… — Голос был слишком высок для
человеческого.
— Пока живой, — согласилась вторая кошка похожим
голосом.
— Убить здесь, — произнесла первая.
— А второй, что охраняет его с клинком, который мне не
нравится?
— Смертный?
— Подойди — узнаешь, — тихо сказал я.
— Тощий и, должно быть, старый.
— Но он нес раненого от самого каирна бегом и не
отдыхал. Берем в клещи.
Они шевельнулись, а я двинулся вперед. Та, что справа,
прыгнула.
Клинок рассек череп, перерубил плечо. Едва я успел
повернуться и вырвать клинок из раны, как вторая скользнула мимо меня к
носилкам. Я в бешенстве размахнулся.
Удар пришелся по спине, клинок перерубил ее. Кошка
взвизгнула, словно мел по доске, тело ее развалилось надвое. Обе половины тут
же загорелись. Первая кошка уже полыхала вовсю.
Но голова той, что я разрубил пополам, еще была жива.
Пылающие глаза ее обратились ко мне.
— Я умираю последней смертью, — сказала
она, — и я знаю тебя, Открыватель. Зачем ты убил нас?
Тут пламя охватило ее голову.
Я повернулся, протер клинок, вложил его в ножны, подобрал
носилки и, отмахнувшись от вопроса, пустился дальше. Похоже, я начал
догадываться, откуда взялась эта тварь и что имела в виду.
Но и до сих пор иногда вижу во сне горящую кошачью голову и,
дрожа, в поту просыпаюсь; ночь тогда становится еще темнее, исполненной
образов, которые я не могу распознать.
Твердыню Ганелона окружал ров, мост был поднят. Четыре башни
высились там, где сходились мощные стены. А за стенами свечами тянулись к небу
еще более высокие башни, словно присосавшиеся к низким мрачным облакам. Они
затмевали первые звезды и бросали длинные черные тени на высокий холм. Кое-где
уже светились окна, ветер доносил дальний невнятный говор.
Я встал перед мостом, опустил раненого на землю, поднес руки
ко рту и крикнул:
— Эй! Ганелон! Два путника застигнуты ночным хладом!
Раздалось звяканье металла о камень. Нас явно разглядывали
откуда-то сверху. Я попытался приглядеться, но зрение мое еще далеко не
восстановилось.
— Кто там? — загремел громкий голос.
— Ланс, он ранен, и я, Кори с Кабры, что доставил его
сюда.
